— Не надо!..
Голос девушки дрожал. В золотисто-карих глазах стояли непролитые слезы. Она была так явно несчастна, что Шеллу стало не по себе.
Отойдя от мирно посапывавшего ребенка, он подошел к французскому окну и стал смотреть на потоки дождя, низвергающиеся с небес, и на далекие отблески молний.
— Я хотела сказать... Мне ужасно жаль!.. Я прошу прощения за то, что поверила в наговоры Даны. Про тебя...
Гладкий лоб Патриции прорезала морщинка. Нелегко извиняться перед человеком, который даже не дает себе труда слушать. Шелл стоял к ней спиной, мокрая рубашка облепила его широкие крепкие плечи. Девушка чувствовала себя словно прокаженная. И, возможно, вполне заслуженно, тоскливо подумала она.
— Должна признаться, что я поверила сестре, во всяком случае, сначала, — сделала Патриция новую попытку оправдаться. — А потом, когда я узнала тебя лучше, и... — Девушка осеклась: признаться в своих чувствах у нее не хватало храбрости. — Я стала тебе симпатизировать, и вот тут-то у меня и возникло сомнение в том, что ты мог поступить так, как тебе приписывали...
— То есть, соблазнить ребенка. Сколько лет ей было тогда? Семнадцать? А морально и эмоционально она тянула от силы на десять, — сухо отозвался Шелл. — Ты жила одной жизнью со мной и Мэри, и все это время считала меня мерзавцем.
Эта мысль причиняла ему невыносимую боль.
— Но недолго... — Голос Пат задрожал. — Я верила Дане до того, как мы с тобой, познакомились, потому что она мне так сказала. Хотя, если быть до конца справедливой, моя сестра ни разу не говорила открытым текстом, что ты затащил ее в постель или что она пыталась утопиться, узнав, что ты женился на Жюли Жакоб, и вы ждете ребенка... — Шелл молчал, и Патриция продолжала: — Нет, прямо она ничего такого не говорила, но из ее рассказа выходило, что дело обстоит именно так. И по каким-то ей одной известным причинам, наверное, потому что это давало ей возможность быть в центре внимания, Дана не стала ничего уточнять, оставила меня в заблуждении... — Шелл обернулся, но глаза его ничего не выражали, и девушка прибавила срывающимся от волнения голосом: — Я понимаю, что это выставляет Дану не в лучшем свете. Но все не так просто. В жизни вообще ничего просто не бывает — тебе это объяснять не надо. Но единственное, что я знаю наверняка, — это то, что Дане искренне казалось, что она в тебя влюблена, потому что ты проявил к ней интерес, находил для нее время, даже приглашал пообедать, чего прежде не делал ни один мужчина. Вот она и вообразила невесть что и, хуже того, сама себя убедила в реальности своих фантазий. А я всегда заботилась о ней, заступалась за нее перед бабулей — ведь та может нагнать хорошего страху на человека, если захочет... Дана никогда не умела за себя постоять — слишком робкая. Она всегда была чересчур одинокой, застенчивой, чтобы заводить друзей. И я защищала ее, потому что больше было некому. Мама же очень дорожит своей тихой размеренной жизнью, чтобы поднимать волну. Вот так все и получилось. Услышав рассказ Даны, я пришла в ярость, а когда подвернулась возможность, нанялась к тебе смотреть за Мэри в надежде, что найду способ отплатить за обиду, нанесенную моей сестре. Об этом я глубоко сожалею и искренне прошу прощения!..