Евино яблоко (Макаревич) - страница 18

– Не знаю…

– А знаешь, почему ты бесишься? Не так-то уж тебе нужна Светка. А бесишься ты потому, что тебя бросили. Тебя! И бросили. Не ты ушел, а от тебя ушли. Впервые. Вот и вся причина твоей трагедии.

А ведь он прав, сволочь.

– Значит, я не заслужил счастливой совместной жизни?

– Что значит «не заслужил»? Во-первых, она у тебя бывает – периодически. Во-вторых, тебя надо поддерживать в рабочем состоянии. А затянувшееся счастье рождает полусон.

– Я не пишу песен про несчастную любовь!

– И не надо. Ты начинаешь слышать. Пиши другие.

– Не хочу ничего писать.

– Захочешь.

Худсовет за зиму переносили уже в третий раз, и «движки» с начала октября сидели без работы – с волчьим билетом. Весь ужас этого дня сурка заключался в том, что Егору снова и снова приходилось, испытывая неловкость и унижение, звонить известным людям, с которыми он зачастую был не очень-то и знаком, и просить их на этот чертов худсовет прийти – защитить команду. Масштаб известности должен был позволять этим людям появиться там без приглашения со стороны Министерства культуры – чтобы те и не вякнули. На поддержку министерских говноедов Егор не рассчитывал – ни с кем он там не дружил, никому не платил и никого не прикармливал. И вот опять надо было дергать этих известных уважаемых людей, они, внутренне вздыхая, соглашались и приезжали, а худсовет отменяли – без всякого предупреждения: ну, заболел товарищ Сидоров или нежданно отбыла в командировку товарищ Лебедева. Заседание переносили на неделю или две, уважаемые люди разъезжались, разводя руками, и Егор понимал, что еще раз он им позвонить уже не сможет – он и так чувствовал себя обязанным и не представлял себе, чем он мог бы ответить – не конфеты же дарить, в самом деле.

На этот раз все пока, похоже, складывалось – не сглазить! Егор приехал в Калошный переулок за полчаса до начала, ощущая гадкую пустоту внизу живота. Министерские шестерки курили на лестнице, вполголоса рассказывали анекдоты, поздоровались – нет, ничего не отменили. Докурили и ушли по кабинетам. В шахте лифта гулял ветер, противно выли химеры. Егор подумал, что худсовет – это когда разные люди, думающие по-разному, собираются по звонку в одной комнате и говорят то, что следует. Конечно, все это было спектаклем – решение принималось заранее либо в дебрях министерства, либо спускалось сверху, из Отдела культуры ЦК. Или, не дай бог, Отдела пропаганды. Это называлось «Есть мнение». Боже, какая тоска – и эта серая хмарь за окном, и эти серые лица чиновников, эти большие круглые часы на стене и неподвижно висящая в воздухе безнадега. Без десяти.