Юсиф подошел поближе к лампе, поздоровался, присел на корточки рядом с моим дядей Джавадом. Понаблюдал за игрой.
- Сыграешь? - спросил дядя, бросив кости.
- Нет... У меня к тебе разговор.
Они отошли вглубь подвала. Здесь под ногами хлюпала вода.
- Я знаю, зачем ты пришел, - опередил Юсифа дядя Джавад. - Напрасно ты в это дело вмешиваешься. Она моя сестра и должна вести себя прилично.
- Я не вмешиваюсь, - сказал Юсиф, - я только дам тебе совет. А ты уж сам решай, как тебе поступать. Мужчина не должен волноваться из-за таких мелочей, как женские ногти, - Юсиф не очень был убежден в своей правоте, но говорил уверенно. - Азербайджанские женщины в старину и волосы красили, и ногти. И никто их за это не осуждал.
- Может, она еще и шестимесячную завивку себе сделает? - спросил дядя Джавад.
- А ты против?
- Пусть только попробует.
- Ну хорошо, - согласился Юсиф, - от завивки она ради тебя откажется, но ты за это простишь ей ногти.
- А ты-то тут причем? - неодобрительно удивился дядя, - Почему ты за нее просишь?
- Я не прошу. Я советую. А просит она. И мне кажется, будет правильно, если ты выполнишь просьбу единственной сестры. У неё есть муж. По всем обычаям он, и только он, отвечает за поведение своей жены.
- А если ему наплевать на все?
- Это его жена.
Дядя размышлял не больше двух секунд.
- Ты знаешь, как мы все тебя уважаем, - сказал он Юсифу, - все ребята! Но сейчас ты не прав. И принять твой совет я не могу. Я терплю то, что она танцует в ансамбле. Но мы же среди людей живем. У меня, худо-бедно, есть какой-то авторитет, что я отвечу, если у меня спросят: что с твоей сестрой происходит? И даже если не спросят. А просто подумают. Да я лучше убью такую сестру, чем доживу до этого дня. Так что, извини, но твой совет я принять не могу. Неизвестно еще, что бы ты сделал, если бы это была твоя сестра, закончив эту, как ему казалось, очень убедительную речь, дядя направился к играющим: наступила его очередь бросить кости.
- Он действительно хотел меня убить, - грустно улыбнулась мама и подмигнула мне подкрашенным глазом; ей уже исполнилось семьдесят пять, но она продолжала регулярно делать маникюр и довольно ярко краситься.
Юсиф, не прощаясь, прошел мимо невидимого "часового", поднялся по лестнице и вышел на улицу...
Завернув за угол, он увидел свою мать; маленькая ее фигурка темнела у деревянных воротец одноэтажного, давно не беленного дома.
- Что же ты здесь делаешь? - спросил он с ласковой досадой, обнимая ее худенькие плечи. - Я же просил тебя. А если бы я утром пришел?