- Мой долг тебе сказать. Я сперва не хотел. Но потом понял, что не имею права... Есть вещи, которые скрыть невозможно. А впрочем, пусть Фируз сам тебе скажет.
- Фируз вернулся? - Юсиф не поверил услышанному. - А срок?!
- Сократили. За хорошую работу. Теперь едет с семьей в Соликамск какой-то... Ещё на три года. Он просил тебя разыскать. Вечером он уезжает. На один день приехал.
- Что-нибудь связанное с отцом? - спросил Юсиф.
- А что ещё? Он у него на руках умер.
- Где Фируз?
- Прячется у родственников. Я покажу.
- Пошли.
- Лучше попозже. Когда соседи лягут. Он в Баку без разрешения приехал... Зачем тебе это стекло?
- Отрезать надо по размеру, чтобы вставить в окошко.
Гулам махнул проезжающему мимо инвалиду на коляске; тот подъехал.
- Алмаз есть? - спросил Гулам. Инвалид освободил руку из деревянной колодки, которой отталкивался от асфальта (она имела специальную прорезь для пальцев), и вытащил из кармана "алмаз".
- Отрезать надо, - строго сказал Гулам и показал на стекло.
- Какой размер? - спросил инвалид.
Юсиф с помощью нитки, прихваченной из дома, отмерил нужную длину и инвалид ловко, одним движением, разрезал стекло на две части.
- Дай ему папиросу, - сказал Гулам Юсифу.
Получив папиросу, инвалид покатил дальше; плохо смазанные подшипники шумели, но подталкиваемая обеими руками самодельная коляска довольно быстро набрала скорость на спуске...
Пока Юсиф вставлял стекло, мать закончила печь лепешки; чуть раньше она приготовила халву.
- Все готово, - сказала она, складывая лепешки в тарелку; в другую тарелку она положила халву. - Прошу тебя, будь с ним поприветливей. Почему он тебе так не нравится, понять не могу! С детства ты его невзлюбил. И рубашку переодень.
Юсиф надел чистую рубашку и белые отцовские туфли, начищенные зубным порошком.
- Он все сделал, чтобы спасти отца, - сказала мать, - даже судье деньги предлагал. Но отец во всем признался. А в таких случаях, говорят, уже ничего не сделаешь. - Она вздохнула. - Наивный человек был твой отец, не мог врать.
- А зачем ему нужно было врать, - сказал Юсиф, - если он себе ни копейки не взял.
- Не знаю, - мать опять вздохнула, - но домой он ничего, кроме зарплаты не приносил. Иногда буханка или полбуханки оставались ему. А там о сотнях килограммов шла речь. Если не больше.
- И он подтвердил?
- Да, - сказала мать, - своими ушами слышала. А кому деньги отдавал, так и не сказал, сколько его ни вынуждали...
- Я пошел, - Юсифу не хотелось слушать такое об отце, даже если это и было правдой.
Сеид-рза жил в многоэтажном доме дореволюционной постройки неподалеку от Баксовета. Лифт поднял Юсифа на четвертый этаж, к свежевыкрашенной двери, на которой висел почтовый ящик с большим замком.