Однажды Людка с подружками по макраме пришла к папе на работу. Папа напоил их чаем в кабинете. Пока они пили чай, в кабинет зашёл молодой человек, и Людкин папа на него рыкнул:
– Ну что там?!
– Всё в порядке. Дедушка умер, – ответил молодой человек.
– Ну слава богу, а то возни не оберёшься.
Задира-отличница уточнила у Людкиного папы, почему это хорошо, что какой-то дедушка умер? Людкин папа только махнул рукой и быстренько выпроводил девочек из кабинета, предварительно нашумев на кого-то по телефону.
К шестому классу увлечение макраме прошло, но Людка, еле-еле троечница с конским блондинистым хвостом толщиной в руку, крепкая серая мышь хорошистка и задира-отличница, вечно недовольная необходимыми и достаточными знаниями большинства учителей, продолжили дружить. И часто собирались у Людки дома послушать бобинный магнитофон со всякими «Багамамамами» и «Чин-Чин-Чингисханами», катушки с записями которых откуда-то во множестве были у Людкиного папы-мента. Даже больше, чем у папы мыши-хорошистки, хотя её папа плавал. Когда Людкин папа выпивал немного – он слушал Джо Дассена. А когда много – то всё подряд, чтобы только громко и быстро. И соседи небольшого дворика на Молдаванке молчали, как миленькие, потому что скажи что-то начальнику Ильичёвского уголовного розыска. Как вы себе это представляете?
– Милейший, вы бы музыку потише?
– Шо?!!!
– Музычку потише, гражданин начальник!
– Говори громче, падла, ничего не чую! И вообще, я родился на улице Ленина, меня зарубает время от времени!
Такая у Людкиного папы была любимая присказка про улицу Ленина. Соседи не знали, где он родился, потому что в этой квартирке отродясь жила старшая медсестра урологического отделения десятой городской клинической больницы. Сперва с дедушкой-бабушкой и мамой-папой. Потом только с мамой-папой. Ещё немножко – только с мамой. А со второго курса медицинского училища и вовсе одна. Так что где товарищ мент родился, соседи не знали. А вот о том, что его таки зарубает время от времени, все были осведомлены. Не часто, но капитально. Потому никто ему ничего про «сделать потише» не говорил. Наоборот, все веселились и танцевали прямо во дворе.
В форме Людкин папа ходил крайне редко. А вот пистолет частенько домой притаскивал, хотя вроде как оружие положено оставлять на работе в сейфе. И тот пистолет частенько висел в коридоре на общей вешалке посреди детских курточек и женских пальто и плащей. Ну, не сам пистолет, конечно же, а пистолет в кобуре на ремне. Папа сперва снимал пиджак, а затем кобуру. И вешал когда кобуру на крючок, а сверху пиджак, а когда – пиджак, а сверху кобуру. А как ещё у мента на Молдаванке должен висеть пистолет? А ещё иногда у него в кармане пиджака были патроны. Или, как называла их Людка, пульки. Однажды Людка притащила в школу пульки, и они с подружками пошли в гости к однокласснику и там, у него на кухне, колотили по пулькам молотком. Пульки не взрывались, и одноклассник сказал, что надо бы устроить костёр и кидать пульки в костёр. Людка сильно загорелась этой идеей, но тут не вовремя с работы пришла мама одноклассника, потому что отпросилась из-за плохого самочувствия, и… И как-то сразу стала чувствовать себя очень хорошо. Потому что у неё хватило сил так заорать на всю честную компанию, а своего ещё и наотмашь хлестануть махровым полотенцем, что все сразу хором признались, откуда пульки, а Людка признавалась громче всех. Мама одноклассника с этими пульками вечером пришла к Людкиному папе, и тот где-то с полчаса громко орал одно-единственное слово: