- Жена, - позвал он Сарию, - принеси-ка нож... Держать барана дольше не стоит: не смогу прокормить. Зима будет долгая. Зажаришь кавурму, помаленьку детей будешь кормить.
Гюльназ побежала в дом и принесла большой, тронутый ржавчиной нож с деревянной ручкой.
Когда все было кончено, Муса повесил тушу за ножки в дверях хлева и стал свежевать.
- Жена, не забудь, пожалуйста, послать кусочек этого мяса детям Гасанали. Жалко их...
В этот момент раздался стук в ворота. Из уст Гюльназ невольно вырвалось:
- Фридун?!
Муса исподлобья посмотрел на нее.
- Как он попал сюда?
Но Гюльназ уже бежала к воротам.
- Не ходи! - остановил ее Муса. - Вдруг кто-нибудь посторонний. Пусть мать откроет.
Вторично нетерпеливо забарабанили в ворота. И Мусу охватила тревога: "Кто это может быть? В такой поздний час.
Стук, еще более громкий, раздался в третий раз. Ворота затрещали. Тут подоспела Сария.
- Кто там? Кто стучится?
- Не бойся! Не людоеды! Открывай!
По грубому голосу Муса узнал помещичьего приказчика Мамеда.
- Проклятие на весь твой род! - проворчал он и плюнул, - Вот собачий нюх!
Но делать было нечего, и он сам пошел к воротам.
Увидя перед собой кроме Мамеда еще старшего жандарма Али, Муса совсем растерялся.
- Возьми привяжи... - сказал приказчик, протягивая повод своего коня. Почему не открывал ворота, а?
Мамед бросил повод и шагнул во двор. Он подошел к туше и начал поворачивать ее.
- Хороший шашлык получится, - проговорил он и обернулся к жандарму. - Я же говорил, что это честнейший человек! Вон посмотри, как он встречает гостей.
- Мясо отменное, слов нет, - сказал Али, осмотрев тушу. - Но я есть не буду. Клянусь твоей жизнью, Мамед, даже не дотронусь! Пусть проклятье падет на моего родителя, если в рот возьму!
- Постишься, что ли? Или зарок дал?"
- Да нет, не в том дело, но сколько можно есть мяса? Куда ни приезжаю мясо, в какой дом ни вхожу - шашлык. Опротивело. К тому же, мужик никогда не подаст ничего вкусного. Или заморенный теленок, или старая корова.
- Да ты посмотри как следует! Ведь это еще совсем молодой баран.
- Пусть будет хоть месячный ягненок, не возьму в рот. Я же сказал тебе - приелось.
Он оглянулся на курятник, где возились куры, устраиваясь на ночлег, и повернулся к Сари.
- Эй, тетка, - сказал он, не замечая в сумраке горевшей в ее глазах ненависти, - вытащи-ка пару молоденьких курочек!
Сария молча обернулась к мужу, который вел лошадей за узду. Малые дети озябли и еще теснее жались к матери.
Лишь Гюльназ стояла на месте, вытянувшись во весь рост в гордо подняв голову.