Несмотря на перенесенные в пути лишения и страшную усталость, Фридун спал неспокойно, часто просыпался и снова засыпал. Даже после того как все улеглись и наступила полная тишина, Фридун находился как бы в полусне. Не спал лишь один хозяин чайной. По поручению сертиба он все прислушивался, не едет ли машина, и часто выходил посмотреть на дорогу. Услышав наконец далекий шум мотора, он поспешно вышел и вскоре вернулся с четырьмя новыми гостями.
Фридун открыл глаза и приподнялся, но, ничего не разобрав в полутьме, снова лег и притворился спящим.
- Позови сертиба! - приказал один из вновь прибывших. Но сертиб уже сам вышел на голоса.
- Как вы опоздали, сударь! - сказал он и, не дожидаясь объяснений, спросил: - Передохнете здесь или поедем дальше?
- Лучше ехать сейчас, по холодку! - ответил прибывший и вышел из чайной.
Сертиб поднял своих спутников. Больше всего хлопот причинял Софи Иранперест, которого пришлось стащить с лавки за ноги.
Немного спустя автомобильные фары, точно две пары огненных глаз, осветили дорогу на Тегеран.
Машины помчались на юг и исчезли во мраке пустыни. Только лучи, порой прорезавшие тьму на поворотах и тут же гаснувшие, показывали их стремительное движение.
Лишь после этого Фридун крепко заснул.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Проспект Стамбула, одна из центральных улиц Тегерана, кишел народом. На тротуарах, возле магазинов, толпились мелкие торговцы, громко зазывая покупателей. По мощеной камнем мостовой беспрерывно сновали взад и вперед фаэтоны, легковые и грузовые автомобили.
Жалобные голоса нищих, выкрики продавцов воды, газетчиков, коробейников оглушали прохожих:
- Подайте на хлеб!
- Кому холодной воды!
- Американские чулки! Высший сорт!
- Последние известия!.. Новая речь Геббельса!
Был час наиболее оживленной торговли.
Хикмат Исфагани шел с удивительной для его жирного тела легкостью, казалось, не слыша всех этих выкриков. Он шел, беспрерывно отирая носовым платком пот со лба, с подбородка, на затылке. Одет он был в костюм из тонкой чесучи. На голове у него была панама, которая делала его похожим скорее на европейского туриста, чем на иранского помещика и коммерсанта.
При виде этой важной особы люди, не знавшие его, испуганно сторонились, давая ему дорогу. Отвечая на приветствия изредка встречавшихся ему знакомых, он слегка приподымал панаму и той же надменно-равнодушной и медленной походкой шел дальше.
Свернув налево, к главной своей конторе, и поставив ногу на первую ступеньку небольшого крыльца, Исфагани привычным движением поднял к глазам левую руку с золотыми часами. Он самодовольно улыбнулся: часы показывали девять часов пятнадцать минут.