Нетерпеливым жестом он отмахнулся от моего замечания (только сорок лет спустя я узнал, что он действительно написал ей тогда), а потом прозвучали слова, которых я никогда прежде не слышал от него: «Это безумие – ждать ее. Конечно, ее мать уже выбрала человека, за которого Стефания выйдет замуж. Любовь? Они не будут об этом волноваться. Хорошая партия – это все, что имеет значение. А я плохая партия, по крайней мере, в глазах ее матушки». Затем настал черед яростных счетов с «матушкой», со всеми, кто принадлежал к этому благополучному кругу и кто благодаря ловко устроенным бракам между членами своего круга продолжал наслаждаться своими незаслуженными общественными привилегиями.
Я отказался от попытки поиграть на рояле и лег спать, пока Адольф был поглощен чтением своих книг. До сих пор помню, как был потрясен тогда. Если Адольф больше не может жить с мыслью о Стефании, что же с ним станет?
Мои чувства разделились: с одной стороны, я был рад, что он наконец освободился от своей безнадежной любви к Стефании, а с другой – я знал, что Стефания была его единственным идеалом, тем, что держало его на плаву и давало цель его жизни.
На следующий день – по пустяковой причине – между нами произошла ожесточенная ссора. Мне нужно было заниматься на рояле. Адольф хотел читать. Так как шел дождь, он не мог уйти в парк дворца Шёнбрунн. «Это вечное бренчание, – кричал он на меня, – от которого нет спасения!» – «Все очень просто», – ответил я и, поднявшись, взял свое расписание из папки для нот и при помощи канцелярской кнопки прикрепил его на дверцу буфета. Теперь он мог видеть, когда я отсутствую, когда нет, а когда мне нужно играть на рояле. «А теперь повесь под ним свое расписание», – добавил я. Расписание! Он не нуждался в таких вещах. Его расписание было у него в голове. Это было удобно для него и должно было быть удобным для меня. Я с сомнением пожал плечами. Он занимался чем угодно, но систематически. Он работал практически только ночью, а утром спал.
Я быстро вписался в консерваторскую жизнь, и мои преподаватели были довольны моей работой – более чем довольны, что показал тот факт, что мне было предложено давать дополнительные уроки. Естественно, я гордился этим и, конечно, немного воображал. Музыка, наверное, единственное искусство, в котором недостаток формального образования, по-видимому, не имеет большого значения. Так что, довольный собой, я каждое утро отправлялся в Консерваторию. Но именно эта уверенность в цели, в успехе пробуждала в Адольфе самые мучительные сравнения, хотя он никогда не упоминал об этом.