Контраст между его бесконечными бессистемными трудами и моими четко регламентированными занятиями в Консерватории никак не способствовал нашей дружбе, потому что занятия каждого из нас дома неизбежно вели к трениям. Когда вдобавок ко всему профессор Боскетти прислал мне несколько учеников, наши разногласия стали острее. Он сказал, что теперь можно увидеть, что его преследуют неудачи, против него составлен огромный заговор – у него не было возможности зарабатывать деньги.
Однажды вечером – думаю, это было после урока с одной из моих учениц – я ухватился за возможность попытаться убедить его оглянуться вокруг в поисках какой-нибудь выгодной работы. Конечно, если повезет, можно давать уроки молодым девушкам, начал он. Я сказал ему, что профессор Боскетти прислал мне этих учениц без всякой инициативы с моей стороны. Жаль, что их нужно было учить гармонии, а не архитектуре. Кстати, продолжал я более твердо, если бы я был таким одаренным, как он, я бы давно уже поискал себе какую-нибудь работу на неполный рабочий день.
Он слушал меня с интересом, почти так, будто все это не имеет к нему никакого отношения, и тогда я высказал все. Например, рисование – это то, чем он реально мог заниматься, ведь даже его учителя это признавали. А что, если поискать работу в какой-нибудь газете или в издательстве? Наверное, он смог бы иллюстрировать книги или делать рисунки для газет. Он уклончиво ответил, что он рад тому, что я приписываю ему такое умение, но газетные иллюстрации лучше всего оставить для фотографов, так как даже самый лучший художник не может быть так быстр, как фотограф.
Тогда как насчет работы театрального критика? – продолжал я. Это была та работа, которую он на самом деле выполнял, потому что после каждого посещения театра приходил к нам домой с очень суровой и радикальной, но все же интересной и всесторонней точкой зрения. Почему я должен оставаться единственным жителем Вены, который выслушивает его мнения? Он должен постараться связаться с какой-нибудь влиятельной газетой, но ему придется позаботиться о том, чтобы не быть слишком предвзятым. Он хотел знать, что я под этим имею в виду. Я ответил, что итальянские, русские и французские оперы тоже имеют свое право на существование. Следует принимать и зарубежных композиторов, ведь искусство не имеет национальных границ. Мы начали горячо спорить, так как всякий раз, когда музыка становилась темой для обсуждения, я стоял на своем, ведь я говорил не только за себя, а ощущал себя представителем института, студентом которого я был.