Другая короткометражка, чье название ныне забыто, состояла из статичной съемки мужчины, который достает из-под одежды сердце и начинает медленно ласкать его — и себя, — в конце концов впадая в исступление и начиная его трахать. «Меня с детства привлекало все странное», говорит Роджерсон. Действительно, ее детство было невероятно сложным. Выгнанная из нескольких школ-интернатов за плохое поведение, она сбежала из дома и до сих пор едва знает своих родителей. «Нам тяжело общаться; они думают, что все, что я когда-либо делала — настоящая катастрофа, — рассказывает она. — Они постоянно говорят — смотри, что сотворили с тобой эти наркотики! Сейчас я с ними не спорю, но знаю, что не смогу на них положиться или обратиться к ним, если у меня возникнут проблемы. Они меня просто не слышат».
«У Дианы действительно была вызывающая репутация и грозный характер, — соглашается Джон Мерфи. — Ее считали довольно жестокой. Мы с Роджером Смитом создали звуковые пейзажи и шумы по крайней мере к одному ее шоу. По сути выступление Fistfuck было фетиш-перформансом, где Диана и Джилл выполняли различные садомазохистские ритуалы с несколькими жертвами и комментировали происходящее. Все это сопровождалось неземным нойзом, напоминавшим Whitehouse с врезками вокала и отдельными фразами Дианы и Джилл».
Концерты в Air, где выступали Fistfuck, продолжались два дня и оказались сумасшедшим событием. Гозлинг, как всегда, буйствовал, катая в аудиторию большие металлические барабаны, на которые его только что стошнило. Бэланс окрестил его Жанной д'Арк, а себя назвал «Легион». «Понятия не имею, откуда это взялось, — пожимает он плечами. — Это было время, когда крышу из-за наркотиков сносило настолько, что каждые пять минут вы изобретали себя заново. Представление было довольно экстремальным. Помню, как однажды я обернулся, а у Гозлинга в руке оказался скальпель, и он начал себя резать вокруг черепа, по всему телу, а когда дошел до языка, то резанул прямо по нему! У него по языку шла кровавая полоса, покрытая блестками».
«В ту ночь я совершенно съехал с катушек, — соглашается Гозлинг. — Это был перформанс, искусство, которое для меня всегда являлось точкой отсчета, но я старался внести в него элемент футбольного хулиганства. Сейчас мне трудно объяснить или понять подобный тип нигилизма. Вспоминая того себя, не понимаю, почему я был таким. Мне повезло, что я выжил. Либо у меня были какие-то серьезные проблемы с психикой, либо я просто любил выпендриться, хотя, возможно, тут есть и то, и другое».
«Air казался настоящей импровизацией, и атмосфера была невероятно заряженной, — вспоминает Роджерсон, оценивая внутреннюю силу ранних выступлений Coil / Zos Kia. — Это было замечательно. Два симпатичных, обнаженных по пояс молодых человека режут себя на кусочки. Бэланс на сцене поставил себе клизму. Он до сих пор меня дразнит, потому что я за ним убирала. Бэланс был шикарным мальчиком. Я знала, что он бойфренд Слизи, но Джон всегда торчал с кем-нибудь в туалете. Мне казалось, он просто помешан на сексе, шел с любым, кого там находил. Он был как плюшевый медвежонок, а Слизи называл его „щенком“. В их отношениях он был малышом, а Слизи — мамочкой, но Бэланс всегда создавал вокруг себя атмосферу тайны. Он говорил, что у них со Слизи есть таинственная комната, куда они водят парней и колют их палками для скота! Еще он сказал, что я довольно часто возникаю в их фантазиях, и я тогда подумала: „Бог мой! В какой же роли они меня представляют?“»