– Название связано с тем, что на этой поляне в день рождения Пушкина проходят поэтические праздники, – объяснила Глаша.
В отличие от Довлатова, ее не раздражали не только второстепенные, но даже самые экзотические вопросы дотошных посетителей. Ну, это и понятно: Довлатову талант мешал ровно относиться к бессмыслицам бытия, а ей-то ничего не мешало.
Глаша всегда отмечала отсутствие у себя талантов спокойно, без малейшего сожаления. Ей даже и непонятно было, как можно переживать по этому поводу, и восклицания на тему «почему люди не летают, как птицы» вызывали у нее недоумение. Ну, не летают. Зато думают, замечают красоту, да мало ли что еще! Любят.
К тому же она знала, что наделена способностью испытывать счастье, когда ей приводится видеть создания тех, кто отмечен талантом, и с годами поняла, что такая способность тоже дается не всем.
В общем, сожалеть об отсутствии у себя какого-либо самостоятельного дарования было бы с ее стороны просто глупо.
– «Бешенство скуки пожирает мое существование», – сказала Глаша, когда шли через парк к дому. И пояснила: – Так Пушкин писал своим друзям, когда оказался в Михайловском.
– Почему? – сразу же спросил дядечка.
– Потому что он находился здесь в ссылке, – ответила Глаша. – Ему было запрещено выезжать отсюда. И его угнетала несвобода.
Дядечка удовлетворенно кивнул. Про несвободу ему было понятно, как любому американцу.
Глаша вспомнила вдруг, как сама она впервые приехала сюда. Как шла через парк под огромными елями, и слезы текли по ее щекам дождевыми дорожками, и прозрачные нежные липы аллеи Керн, пересекающей еловую аллею, шептались, словно советовались друг с другом, как ее успокоить, а она успокоиться не могла и, свернув направо по дорожке, пошла, все ускоряя шаг, к черному Ганнибалову пруду, и хотелось ей тогда только одного – броситься в этот пруд, как какая-нибудь глупая книжная барышня. Да она и была тогда глупой книжной барышней; жизнь сказала ей об этом так хлестко, словно пощечину дала.
Глаша тряхнула головой, прогоняя ненужное воспоминание.
– Чтобы успокоить Пушкина, Жуковский писал ему в Михайловское: «Ты имеешь не дарование, а гений. Ты богач, у тебя есть неотъемлемое средство быть выше незаслуженного несчастия и обратить в добро заслуженное; ты более, нежели кто-нибудь, можешь и обязан иметь нравственное достоинство», – сказала она.
Группа уже стояла у дернового круга перед домом. Липы и вяз, сто лет назад здесь посаженные, радовались утреннему ветру ново и молодо.
– А что делать тем, у кого нет такого средства? – спросил мальчик, стоящий рядом с любопытным дядечкой.