Сроки, сроки и срока. За срыв посевной наказывали, отнимали «волшебные книжки», а без книжки ты уже и не руководитель, а значит, человек второго сорта. Работяга. Партбилет – прочный щит от передряг. Он не приспосабливался. Не вступал. И не звали. В армии чуть не вступил в комсомол, а потом, когда рассказал биографию, не стали докучать. Хотя и сфотографировался, но…не взяли. Такие не нужны.
– Паши ровно, – говорил дядька Лазарь Глухов. – Вильнёшь, так потом кривулина будет увеличиваться, дотянется да самого последнего твоего края.
Вилял. Плуг учителя спрямлял огрехи. Без вилюшек пахать и жить невозможно. Нужно пахать и жить честно, чтобы никому не пришлось исправлять твои огрехи. Огрехов накопилось много. Не исправить никаким плугом. …Деревни нет. Поля радостно заросли кривыми тополями и развалистыми клёнами, седым ковыльём и какой-то странной незнакомой высокой травой. Раньше её не было в деревне. Она, наверно, пришла из космоса, как отместка за то, что неправильно живём. Не так воспитывали детей. Грешили… Закрыли глаза совести большими пятаками.
Пётр хотел заплакать, но не смог. Слёзы кипели в нём близко, давили на горло и жгли глаза, но не могли найти выход. Он ревел, когда рассыпал кашу. Но горше этого была нечаянная смерть матери. На тихих похоронах не появились слёзы. Он в глубине маленького сердца радовался за наступивший материнский покой. Столько времени страдала и мучилась, что этих мук могло хватить на несколько человеческих жизней. Больше никогда не плакал. Не умел? Не хотел? И тогда…
Вечер тянул синие тени по розовеющему плотному снегу. Старый трактор задыхался, вытягивая к ферме большой кузов на санях. Было начало зимы, сено берегли для будущих телят. Кормили коров соломой и силосом. Это, когда его закладывают в траншеи, то кукурузная масса, подавленная бешеными гусеницами, пахнет мочёными яблоками. Через два месяца запах становится другим; кислым, гнилостным; как ни старайся привыкнуть, ничего не выйдет. Этот тошнотворный «аромат» пропитывает телогрейки и халаты доярок. Даже его старое пальто вместе с мазутом и запахом дизельного топлива стало пахнуть силосом. Пётр, выгрузив силос, выехал из коровника, остановился у тамбура и принялся заколачивать самодельной сбитой кувалдой, вылезшие из разношенных траков, пальцы.
«Трактор, трактор, ты бы мог рассказать, кто сотворил эту пакость. Когда успели? Ванька Тухмин уехал в город. Его отец на пенсии. У них много родни. Влюбка…»
Не успел покинуть территорию фермы, как выметнулся навстречу «козлик», придурковато, заморгал фарами. Панькин остановил трактор, уступая дорогу. Тотчас выкатились из автомобиля трое, побежали к нему. Но, протрусили мимо. Почему? Вдруг один из членов группы народного контроля, заскочил в кузов, пытался выталкивать большой белый мешок, но не мог сладить. Тащили вдвоём. Пётр вылез из дребезжавшей кабины, подошёл. Контролёры опускали глаза, показывали на синие буквы. Они вскрыли кражу мешка дроблёнки. Знали, и беззастенчиво тупо лгали. Расписаны роли. Подготовлены действующие лица честных коммунистов-активистов. Отрепетировали спектакль, чтобы ему отомстить. Отомстили. Передали документы в суд. На мешке написано: «Пётр ПАНЬКИН». Значит, украл он. Других мнений нет и не должно быть.