Был подпаском. Коровы, спасаясь от настырных слепней, забредали в пруд, стояли, отгоняя хвостами насекомых. Старый пастух под кустом ивы чутко спал, иногда посматривал на солнце, на стадо, лежащее на вытоптанном берегу.
Он ловил карасей. Разводил костерок, жарил две-три рыбки, чтобы заглушить голод. Вечером добывал из пруда леску из конского волоса с насаженными карасями и спешил домой. Есть хотел постоянно. Искал старый щавель, копал пучки и саранки. Дед Гавря рассказал, как раскулачивали деда, отбирая лошадей, выгребая семенную пшеницу.
– Твой дед не хотел идти в колхоз. Такой настырный был. Кремень. Не богач, но за ножиком не ходил к соседям, чтобы сало порезать. Всё у вас было своё. Он не хотел отдавать нажитое добро в общественную кучу. Будто знал, что лошадей опоят нерадивые конюхи, что коровы запаршивят и не станут нормально доиться. Увозили твоего деда и семью старшего сына Андрея зимой. Твою маму взял к себе отцов брат Егор. Он был бригадиром, а в гражданскую воевал командиром роты в Змеиногорском полку крестьянской армии Ефима Мамонтова. Через год и Егора с семьёй, как врага народа, отправили в Нарым. На партийном собрании в уезде покритиковал начальство за перегибы руководства и приписки. Так стал врагом советской власти. Это было просто, и никто не вступился, не учли и его заслуг. Вот какие дела творились. Потом разобрались. Дядя Андрей умер от надсады. Дом строил. Дядька Егор был реабилитирован, но по дороге домой его арестовали за драку и припаяли политическую статью. Он избил милиционера, который пытался отнять мешок с просом у пожилой женщины. Заступился. Вот и получил путёвку в Сиблаг – строить железную дорогу. Из ссылки вернулся только дед – Антип Владимирович Панькин и твоя мама Люба. В гражданскую у твоего деда убили сына белые. Молодой был, а поэтому глуповат. Младший дедов сын Костя служил в штабе Мамонтова по секретной части. После войны стал художником. Уехал в Москву, говорят. Попроси учительницу написать письмо московским художникам, чтобы сказали адрес твоего дядьки. Ты вон как рисуешь баско. Может, и выучился на чертёжника-землемера. Они страсть, как много получают. Мог и в школе учителем. …Что за корова такая! – воскликнул старик, привставая на локте. – Куда попёрлась? Сейчас всё стадо за ней потянется. – Петя вскочил, подхватив с земли длинный ремённый кнут. Резво побежал наперерез проказливой корове.
Тени удлинялись, переговоры перепелов становились отчётливей. Белым обмылком выскользнула луна. Пахло чабрецом, полынью и молоком. В поднятой пыли сновали мушки. У фермы, крытой камышовыми плитами, застрелял тракторный пускач. Это дядька Лазарь Глухов заводит старенький тракторишко ДТ. Вот если бы научиться управлять техникой, тогда смог заработать много трудодней, увезти маму на грязевой санаторий, – думает Петя, глядя, как забредают коровы в свои дворы, как мальчишки и девчонки подгоняют их хворостинами. Кончился ещё один душный июльский день. Он упадёт через несколько минут на доски кровати, не услышит, как мама мажет ему обгорелое лицо и сбитые ноги суслиным салом. Во дворе на таганке девчонки будут помогать матери варить уху. Пошатываясь на кривых ножонках, станут тащить из соседского плетня сухие веточки и толкать в огонь под чугунок. А он будет спать, видя во сне рябь пруда и белый поплавок из гусиного пера, уплывающий в тёмную глубину.