Мы вышли втроем — донец, санитар и я. После привычной смеси йода, больничного мыла и затхлого табаку, что тайком от сиделок курил но ночам Осипов, небо показалось прозрачным бокалом с вином холодным и острым. Еще на каменном крыльце лазарета! это вино так закачало меня, что я упал бы, не поддержи меня санитар – парень с глуповатым, но ехидным лицом. Я даже, кажется, хотел сказать ему: давайте ляжем вот здесь, в канаве, но сказал ли — не помню.
Мимо нас все время пробегал на станцию разный шумный люд, большей частью женщины и мальчишки, с пустыми кошелками, мешками, веревками; татарин прогремел по пыльному булыжнику ручным возком; суетились железнодорожники в «танках». С вокзала несли ящики с консервами и табаком, тюки с обмундированием, муку, овес, седла, керосин, подковы, спички — все, что попадалось под руку, все, что было брошено отступающей Белой армией. Попадались даже возы и таганки, заваленные «кадетским» добром. А осеннее небо глухо кашляло: х-хо — ав! ав! В протяжный вой сливались разрывы. Звонкий горох пулеметов и винтовок прыгал по камням.
Донец тяжело волочил забинтованную ногу и говорил, стараясь перекричать стрельбу и боль в ноге:
– Все это мне уже знакомо. Паника паникорум, хрен вас побери всех. Не удивишь, в Новороссийске еще не то было. Там ко мне сыпняк прицепился, еле-еле на последнем пароходе удрал. Неужели здесь придется, Господи… Как вы думаете, улан, зажмут нас здесь красные или нет?
Я никак не думал. Смотрел на приказ Слащева, изорванный ветром, вспомнил вдруг, что в Лондоне семь миллионов жителей, потом сказал; санитару, не узнавая своего голоса:
– Голову ломит, ничего не соображаю. Кажется, опять приступ начинается…
К югу от вокзала стоял длинный товарный поезд с дымящимся паровозом.
* * *
Прошло полчаса, час. Паровоз остыл.
Мы сидели в исписанном таинственными меловыми знаками вагоне на ящиках из-под консервов. Уныло пели провода. Справа, слева, со всех сторон неслись удары топора по железу — разбивали вагоны и склады с продовольствием и обмундированием. Кашляли орудия.
Спал ли я, не спал ли — но снился зеленый хутор в шелестящем шелку желтой ржи, баба в пестрой плахте, лягушка на влажной кочке. В углу, как в тумане, колыхалась фигура моего соседа по лазарету. Он перевязывал рану, стонал и выбрасывал банки с мясом и рыбой на полотно.
На, на еще одну! Жри, давись! А мерзавец ты, как я на тебя посмотрю. Когда сила — ваше благородие, спину гнешь, морду сам подставляешь;— бей, а чуть что — грабитель первой степени. Разве идеями тебя проймешь, зачаруешь борьбой? Красные придут — то же самое. Из-за угла будешь выглядывать: а скоро мучицу да сахарок можно задаром получить? Мало тебя учили, братец ты мой, народушко русский, ишак лопоухий.