– Нет, у меня же этот… Шампанский. У него родинки на животе – три звездочки.
– Аксанова Елена. Блондинистая. Особых примет не обнаружено. Твой?
– Это, кажется, девочка…
– Это все равно. Байко Григорий. Найден у ворот. Скончался… Отчего это он, а?
– В помойку упал, – говорит Катюша. – Няньки при нем не было…
Петька нежно хлопает по обнаженному плечу девушки. Та ёжится, гримасничает.
– Молодец девка. Медали тебе за это не выдали?
– Я-то причем? Говорю – нянька. Ухажеры к им каждый день шляются.
– Ты тоже не зеваешь. Воловников Сидор. Твой?
– Нет. У меня Константин.
– Тут и Элеонору на Сидора переделают.
Моего «сына» в списках живых и умерших (последних было втрое больше) не оказалось, и девушка, сияя прелестными синими глазами, просит подождать, пока из Женотдела придет заведующая домом – она, наверное, знает о судьбе моего Костинки. Соглашаемся. Петька –совсем ненормальные! – располагается на диване, как дома: нога на ногу, в зубах –устрашающего вида трубка; его руки начинают подозрительно скользить по розовой блузке. Катюша смеется.
В соседнюю комнату приоткрыта дверь. По не совсем грязному полу расползлось человек десять детей, бледных, в неимоверно засаленных рубашенках. Один упал со стула и орет во всю Ивановскую, что, видимо, мало занимает особу средних лет, художественно накрашенную. Особа смотрит […] пытается пленить мое сердце очаровательнейшей улыбкой.
– Много у вас детей?
Особа начинает грызть ноготь и постукивать ножкой по полу.
– Это у нас выясняется по вечерам.
– Почему по вечерам?
– Система у нас, значит, такая. На день они расходятся по городу, многие удирают, а многие…
– Мрут?
– Вот так сказал: мрут! Всякие несчастные случаи бывают. За всеми не присмотришь.
У дверей стоит мальчуган в дырявом костюме из рогожи. У него воспаленные, залитые гноем глаза; лицо в какой-то омерзительной сыпи. С невольной брезгливостью глажу русую головку, спрашиваю:
– Как тебя зовут, малыш?
– Карл.
– Ты из колонистов? Немец?
– Он подкидыш, – поясняет особа, – и мы его записали в честь нашего великого учителя так: Карл Маркс. По-моему, очень остроумно.
– Очень. Ты сегодня обедал?
– У нас обедов нету, – шепчет Карл, – пугливо оглядываясь назад.
Особа поясняет:
– По недостатку средств мы даем им только ужин. Да и то только потому даем, что иначе они все разбегутся, дурачье такое. Разве они понимают что-нибудь? Чувствуют добро? Дубины.
– Что же ты ел сегодня, Карл?
– По добрым тетям походил, а они мне хлебца дали.
Не дождавшись заведующей, мы уходим. На улице Петька долго и обстоятельно рассказывает о прелестной Катюше. Мне как-то не по себе, тяжело. Завернув за угол, я спрашиваю: