— А моя мама вечно пытается убить моего мужа, — жалуясь, внесла свою лепту моя Азриэлла. — Он на неё уже и капканы ставил, и из ружья стрелял, и уговаривал по-хорошему, ничего не помогает. Один раз она даже уговаривала меня подержать его ноги, пока она его душит…
— Ну и? — как-то разом заинтересовались все, видимо, тема была в чём-то близка сердцу каждой.
— Мы почти его загасили, прежде чем поняли, что это не мой муж с работы вернулся, а его начальник в гости пришёл! А мы ему с порога — скатерть на голову и душить! Ой, девочки, было так весело-о…
Я лихорадочно сглотнул. Эта реальная история долгие годы лежала чёрным пятном на моём безукоризненном послужном списке, отодвинув повышение по карьерной лестнице аж на несколько столетий. Хорошо ещё шеф у нас не злопамятный…
То есть незлопамятных шефов, разумеется, не бывает по определению, иначе он просто не удержится на руководящей должности. Но, видимо, мои так его отходили, что каким-то образом сместили извилины (обе!) в его начальственной голове. Шеф простил им всё. Меня запомнил и старался чрезмерно не угнетать. До сих пор в тех случаях, когда обычно по пятницам весь коллектив лижет ему задницу (образно выражаясь), я отделываюсь каким-нибудь очередным невыполнимым заданием с непременным столкновением либо с Альбертом, либо с любым другим дежурным ангелом быстрого реагирования.
Я вру. Насчёт «образно выражаясь», но всё остальное так и есть.
— А моя мама до меня сделала шесть абортов и, когда ходила мной, постоянно пила шампанское, вечно поскальзывалась на ровном месте и падала. Зато я с детства такая смешливая, девки… До сих пор, как муж разденется, так и укатываюсь!
P.S.
Мы с Альбертом сидели в том маленьком кафе, и, быть может в первый раз на моей памяти, наш разговор шёл полушёпотом, на самых пониженных тонах.
— Слушай, по-моему, ваши всё-таки погорячились с этим первородным грехом.
— В каком смысле, друг мой?
— Понимаешь, братан, я вчера полдня провёл с Азриэллой в женской консультации. Такого… всякого… наслушался, не перескажешь, но… Я не понимаю. Они же все… они женщины, Альберт, они спасительницы всего человеческого рода, а не инкубаторы с комплексом первородного греха!
— Абифасдон… помягче на поворотах.
— Какого чёрта?! Ты же ангел, ты должен понимать святость женщины!
— Шепчи менее эмоционально, — попросил он, я глотнул коньяка и кивнул.
Мы посмотрели друг на друга. В его ясных, голубых, как небо над облаками, очах отражалось немое восхищение всем мирозданием и каждой песчинкой, рождённой созидательным духом Всевышнего. Что он видел в моих глазах, не знаю…