В маленькой комнатке Милецкий увидел двух мужчин, играющих в шахматы. Они были так увлечены, что не заметили его прихода. Наконец один из них, выше ростом и моложе второго, оторвал взгляд от доски, на которой остались два короля и одна пешка.
— Я вас выслушаю весьма охотно, но только после обеда. Вы сами видите…
Милецкий представился, что, впрочем, не произвело никакого впечатления.
— Я хотел бы поговорить с вами, — он обратился к тому, который был моложе, — и с владельцем «сирены», которая стоит у вас в боксе…
— Ну и в чем же дело? — буркнул тот, что постарше — уже заметно лысеющий человек, — и даже не взглянул на Милецкого.
— Вас зовут Анджей Казимирчак?
— Да.
— Вы были вчера оштрафованы на Фаленице?
— И совершенно несправедливо. Вы видели мою «сирену»? Попробуйте на ней превысить скорость.
— Дело не в этом. Вы ехали Валом Медзешинским?
— Ехал. Ну и что?
— Вы ничего не заметили там?
Казимирчак более внимательно посмотрел на Милецкого.
— Что-нибудь случилось? — спросил он. — Может, что-то интересное?
— Вы не знаете, с кем говорите, — вклинился в разговор владелец станции. — Это ведь Анджей Казимирчак, автор «Эха кислородного взрыва».
Милецкий слышал об известном журналисте, авторе этих репортажей.
— Я рад, — сказал он, — но я хотел бы знать, во сколько вы ехали Валом Медзешинским.
Казимирчак выглядел недовольным.
— Выехал из Варшавы около одиннадцати, но проторчал в Блотах: сорвался трос стартера. Промучился с час.
Милецкого это заинтересовало. Целый час был на шоссе!
— Много машин прошло мимо вас?
— Нет, несколько. Ночь ведь…
— Не могли бы вы назвать их марки? Особенно тех, что шли со стороны города?
— Откуда я могу знать…
Журналист снял очки, положил на стол, а потом стал деловито искать их.
— Пожалуй, какое-то такси… Один «форд-таунус». Точно, «таунус». «Рено-10».
— А «фольксваген»?
— Не помню.
Осмотр уже подсохшего «фольксвагена» не дал никаких результатов. Владелец станции сказал, что Ладынь постоянно обо что-то цепляется, и трудно себе представить, чтобы хоть какой-то день он не содрал лак или не стукнулся щитом о двери, въезжая в гараж.
Кортель с вниманием выслушал предлинный отчет Милецкого и решил про себя, что ни одного из них — ни Рыдзевского, ни Ладыня — нельзя исключать из игры. Однако наиболее вероятным убийцей остается Пущак, и не стоит больше усложнять дело. У него и так достаточно хлопот. Кортель думал о Басе, он не переставал думать о ней и теперь знал, что совершил ошибку…
У Золотой Ани на глазах выступили слезы. Он не успел еще ничего сказать, а она уже плакала.
— Только без комедии, — предупредил Кортель. — Когда у тебя был Окольский?