Но все-таки театр занимал Мередит гораздо больше, чем исполнение собственной роли. Джессика также была поглощена просходящим на сцене, а вот ее супруг с любопытством оглядывался по сторонам в поисках знакомых, не упуская, впрочем, ни одного момента, где следовало посмеяться. Тетушка Кэролайн перешептывалась с Джереми, указывала ему то на одну, то на другую юную леди, полагая, что делает это незаметно. Мередит посочувствовала бедняге – Уэйнхилл, кажется, предпочитал досмотреть пьесу, нежели оказаться на ярмарке невест. «Как хорошо, что она не пытается пристроить меня, – подумалось Мередит. – Видно, даже ей это кажется безнадежным делом, неудивительно, что понадобилось несколько откровенных намеков, чтобы леди Сэйерс попалась в расставленные для нее сети. Интересно, как долго она станет наблюдать за противоестественным, с ее точки зрения, поведением виконта?»
Виконт Стенфорд не преувеличивал, когда говорил о том, что леди Сэйерс не представляет себе иного порядка вещей, как только призванного удовлетворять ее требования. Терпение никак нельзя было назвать добродетелью этой леди, и Мередит убедилась в этом уже на следующий день, на музыкальном вечере у леди Мюриэл.
Разумеется, виконт заручился приглашением для всех своих друзей, но на этот раз леди Сэйерс оказалась более стремительной или более удачливой в своих действиях и заняла место рядом со Стенфордом.
Мередит поглотила музыка, перед ее взором проносились образы, навеянные безупречным исполнением, и она не сразу заметила, что сидящий рядом с ней Уэйнхилл невидящим взглядом смотрит в направлении незавешенного французского окна. Вероятно, так же отрешенно выглядела в этот момент и сама Мередит, что подтвердил насмешливый взгляд тетушки Кэролайн, устроившейся на диване, подальше от рояля.
Сегодня утром Мередит и мистер Уэйнхилл пытались подобрать самую возвышенную и трагическую музыку для его любимых строк из фон Клейста, и за этим занятием даже не заметили, как закончился дождь, и можно было выходить на прогулку, не опасаясь намочить ноги и испачкать платье.
– Послушайте, мисс Бартон, разве это не достойно высшей похвалы? – восклицал мистер Уэйнхилл. —
Цвела так гордо, потому и пала.
Выносит бурю омертвелый дуб,
Но крепкий буря сломит и повалит,
Вцепившись в роскошную вершину
[1].
И Мередит не могла не проникнуться убежденностью молодого джентльмена. Когда Уэйнхилл читал вслух своих любимых поэтов, он словно бы преображался, сквозь типичные черты полноватого сельского сквайра проступал лихорадочный румянец и мечущий молнии взгляд романтического героя прошлого столетия.