— А этот цветок такого же оттенка, как ваше платье, Изабелла, верно?.. Почти?
— Такой прелестный цвет…
— Ах, смотрите, еще один раскрывается!.. Вон там.
— Совершенно поразительное явление…
— У Клаудии в доме столько прелестных вещей — со всего света; откуда, она сказала, это растение?.. Из Южной Америки?.. Повторите еще раз — как оно называется? Церезус?..
— Цереус. Она сказала, что это кактус.
— Не похоже на кактус.
— Там, случайно, не бар устроен?
— По-моему, бара вообще нет, по-моему, Клаудия просто пригласила нас… нет, стойте, вон официант… вон там… сумеете его подозвать?., или, может быть, нам самим к нему подойти?
— Многовато набирается народу. Который теперь час?
— Без четверти девять.
— Изабелла, принести вам чего-нибудь выпить?
— Ваша дочь прелестно выглядит, Изабелла…
— Мы так давно не виделись… по-моему, что-то около…
— …давно.
— Черт побери, он пошел в другую сторону. Так чего бы вы хотели?
— Кирстен, а ты чего хочешь? Чего-нибудь летнего, легкого? Бокал белого вина?
— Нет, благодарю вас, — с отсутствующим видом отвечает Кирстен, не отрывая взгляда от цветка.
— Перье, фруктового сока…
— Нет, — говорит Кирстен.
Они отходят, и она остается одна изучать кактус. Она слышала и раньше о расцветающем ночью цветке — собственно, слышала и об огромном кусте миссис Лейн, — но, насколько она помнит, ей ни разу не довелось видеть цереус, и, безусловно, она ни разу не видела, как он цветет.
«Я заеду за тобой сегодня вечером, приблизительно на закате», — сказала Изабелла по телефону. Голос ее звучал ровно, даже твердо. «Весело». «По-матерински», но «без нажима». Она не казалась испуганной, она не казалась исполненной решимости, не казалась даже «стремящейся примириться». «Маленький сюрприз, несколько необычная поездка, — сказала Изабелла. — Всего на час — на два».
«Ты приедешь одна?» — спросила Кирстен.
«Я никуда не езжу одна», — сказала Изабелла.
«Ты никуда не ездишь одна? — повторила Кирстен, пораженная странной интонацией в голосе матери. — Но… как это понимать? Почему ты это сказала?»
«Потому что это правда», — ответила Изабелла.
«Но… я не понимаю».
«Поймешь».
Кирстен долго стоит, сжимая телефонную трубку и обливаясь потом, не в силах вымолвить ни слова. Она знает, думает Кирстен, она знает, что мы с Оуэном задумали. Кирстен крепко вцепилась в телефонную трубку, сердце ее так колотится, что она боится потерять сознание, затем, успокоившись, она решает — нет, должно быть, я не так поняла; просто она боится, просто боится — всего.
А Изабелла продолжает разговор — весело, по-матерински и убежденно: ведь в конце-то концов, она просто предлагает проехаться, приятно провести вечер, мать с дочерью — что тут анормального?.. Никакой ненависти, никакой подозрительности, никакого сознания опасности.