— Го! Озерки еще вон где. До Озерков полдня топать надо.
— Теперь уже что! Все равно опоздала.
— А теперь до Озерков куда? — спросил он, осторожно скосив серые глаза.
— Дальше. В сторону Немана. Слушай, в Лунно, говорят, гарнизон? — с тревогой спросила она.
— Гарнизон, конечно. В Лунно ходить нельзя.
— Мне сказали, нельзя. А я думала...
— Нечего думать. Через Неман надо в другом месте переправляться. Тебе же сказали, в каком?
— Сказали, — рассеянно ответила Зоська.
— Вот там и переправимся. Пароль же имеется?
— Имеется, — сказала Зоська и с тревогой в голосе вспомнила: — Слушай, давай спрячем наган. Вон — в стогу. А потом заберешь, а?
— Ну, придумала! Зачем прятать? Еще пригодится.
— А вдруг обыск? Ведь если найдут, все пропало. А как это Дозорцев тебе разрешил наган брать?
— Буду я спрашивать Дозорцева! Пока на плечах свою голову имею.
— Ой, боюсь я, — тихо сказала Зоська.
— Не бойся. За меня нечего бояться. Если я сам не боюсь.
— К тому же плохой сон видела.
— Ну и чудачка! — развеселился Антон. — Все равно как бабка какая. А еще студентка, в техникуме училась.
— При чем тут техникум. Просто сон плохой. Неприятный.
— Я вот никаких снов не признаю. Если бы я снам верил, давно бы копыта откинул.
— И тебе ничего не снится?
— Снится, почему. Всякое. Но я ноль внимания. Куда ночь, туда и сон.
Зоська засунула руки в маленькие карманчики куртки-сачка, невесело поглядывая вдаль, куда пролегал их путь. Все-таки было холодно, и на ветру в непросохшей одежке ее скоро стала пробирать стужа; невольно подрагивая, Зоська едва преодолевала озноб. Конечно, сны — предрассудки, но все дело в том, что в их положении эти нелепые предрассудки очень просто могли обратиться в злую действительность. Месяц назад в Селицком лесу дождливой ночью Зоське приснилось, будто ее настигает овчарка; закричав во сне, она разбудила Авдонину, с которой спала в шалаше, и та, посмеявшись над ее детскими страхами, сказала, что немцы в такую погоду в лес вряд ли посмеют сунуться. А они рано утром и сунулись, едва не захватив врасплох сонный отряд, хорошо, что мальчуган-часовой выстрелил на опушке и Кузнецов успел увести людей за болото.
— Что сны! — со вздохом сказал Антон. — В жизни хуже бывает. Вон вчера возле уборной встречаю Куманца, писаря, говорит: «Готовься, Голубин, к бою, на гарнизон пойдем». — «На какой гарнизон?» — «На Деречин, — говорит, — полицаев выкуривать, пособлять первомайцам». Ты слышала: опять, значит, на дядю батрачить. Да еще с таким командиром!
Антон говорил расстроенно, почти сердито, и Зоське стало неловко за в общем неплохого, хотя, может, не видного и не всегда распорядительного нового командира отряда, который ласково называл ее дочушкой.