Хотя профессор ничего не ответил, в его улыбке явственно прочиталось: «А не шел бы ты куда подальше?»
Усевшись в «фольк», я откинул сиденье и скрутил тоненькую самокрутку. Все помнил в точности, как обычно. Но если прокручивать разговор не сразу же после него, клубок воспоминаний не разматывается с обычной скоростью, не открываются нужные детали, заваленные кучей впечатлений.
Я пялился в ветровое стекло, но видел несчастную Агату, обложенную одеялами.
— Мистер Мэннинг, вам не дурно?
— Нет, — соврал я.
А ведь Агата — отнюдь не только иллюстрация к проповеди. Баарс хотел подтолкнуть к пониманию их веры. Показать, как чужак может принять их спокойную доброжелательность за сочувствие, за желание искупить вину. Баарс знал: в связи с Дженнифер придется сознаться, а это автоматически сделает его главным подозреваемым, в особенности учитывая странное безразличие к судьбе девушки. Агата — способ вставить заглушку, прежде чем сигнал тревоги сработает.
Заодно и неплохой образчик вербовочных методов Баарса. Предъяви внезапно нечто шокирующее эмоционально уязвимым людям, заставь лгать и изворачиваться, скрывая свое потрясение, пряча смущение, — как вынудил меня. А затем уцепись за мелкую ложь, потяни, заставь слушать, раскрыть себя. Этот тип не просто верил в невообразимую древность мира — он убедил в ней умных людей. Да уж, повод поразмыслить…
Злой гений в действии.
Я откинулся на спинку сиденья, попыхивая самокруткой, вдыхая с наслаждением дым — вязкий, горячий, оставляющий маслянистый привкус на языке. Закрыл глаза, выпуская на волю подсознание. Вы не представляете, насколько мало наш рассудок выбирает из увиденного, насколько мало замечает. Но моя-то память держит все.
Перед глазами всплыли сверкающие фарфоровые чашки, парок над чаем.
— А после школы перечитывали «Винни Пуха»?
— Конечно нет.
— А почему?
— Глупая книжка. Понравиться может только дебилам и маленьким детям.
— Именно! — воскликнул Баарс.
Вот он, ключ к его тактике: подталкивать к ответам, которые понимает лишь он сам. Любопытно, это для всех сектантских гуру типично или только для Баарса?
— Не понимаю вас…
Он улыбнулся — именно этого признания он и добивался.
— Иногда для понимания требуется невежество.
— Я все равно не понимаю.
— Наши жизни в определенном смысле — рассказ наподобие «Винни Пуха» или «Красной Шапочки». Их можно понять и принять лишь с такой точки зрения, откуда многое не видно и неизвестно.
— И что вы этим хотите сказать?
— Что все видимое вами — нереально.
Ну, бля. Вот тогда меня пробило на страх — будто дно из-под ног ушло. Я перехватил самокрутку большим и указательным пальцами, всосал дым. И в то же самое время я сидел в кресле перед профессором Баарсом и глядел на него будто на диковинного зверя.