Князь зло отшвырнул его руку:
— Убери руки, скотина! Сам пойду…
«Что-то тут не без подвоха, — подумал Савельев, не сводивший пытливого взгляда с княжеской физиономии, вновь выражавшей смену разнообразнейших чувств, иные из которых расшифровке не поддавались. — Опомнился, точно. И что-то на уме… Ну, посмотрим. Будь там, в башне, нечто для меня опасное, нашли бы время и случай меня о том уведомить…»
Опустив руку с пистолетом в карман камзола, он холодно предупредил:
— Будешь звать слуг — получишь пулю. А так, глядишь, еще и поживешь, и даже, быть может, науками сможешь заниматься… Что уставился? Пошли…
Оглянулся в дверях. Зрелище, конечно, представало диковатое — роскошный стол, сервированный со всем лакейским усердием восемнадцатого столетия, и тут же три покойника…
Он печально покривил губы. На тех двоих наплевать, вот и славно, что именно так они нашли свой конец… а что до Тягунова, Савельев, право слово, испытывал к нему неподдельную жалость. Жестоким и алчным человеком был Фаддеич, но уж никак не подлым. К тому же его выстрел Савельеву весьма помог. Останься он в живых, смотришь, и удалось бы приспособить к делу. Чутье подсказывает, что из гренадерского капитана мог бы получиться лихой и толковый помощник в путешествиях, при одном-единственном железном условии: Тягунов за приличное жалованье служил бы, только точно зная, что никуда он от батальона не денется. Ну да что уж теперь, не переиграешь, прощай, Фаддеич, авось и позаботится Господь в несказанной милости своей о твоей весьма даже грешной душеньке… Ведь в каком-то смысле «положит живот за други своя»…
Они вышли в коридор, где неподалеку от дверей обнаружился целый табунок встревоженной дворни. Сбившись кучкой, с испуганными, недоумевающими лицами, они серьезным противником не выглядели.
— Разгони их к чертовой матери, — шепотом, на ухо приказал князю Савельев.
Князь не стал артачиться, топнув ногой, рявкнул:
— Пошли отсюда, дармоеды! Делом займитесь!
Лакеи проворно разбежались, как застигнутые светом тараканы. Князь по коридорам и лестницам шел быстро, без принуждения, все время опережая Савельева хотя бы на полшага. Савельеву эта прыть опять-таки не нравилась, но что поделать, князь вроде бы прилежно исполнял приказания, не к чему придраться…
Вот он, коридор-тупик с заветной дверью. Савельев, не глядя, на ощупь, проверил большим пальцем, снят ли предохранитель.
У самой двери, решительно ее загораживая, стоял высоченный Мокей, в той же одежде, в какой Савельев его видел во время забав с хрустальным шаром. Глаза из-под густых бровей смотрели цепко, тяжело, по-волчьи.