— Я, с вашего позволения, от оценок воздержусь, — сказал Савельев твердо. — Субординация, знаете ли. Никак не положено офицеру в частной беседе, да еще с посторонними лицами, обсуждать действия вышестоящего начальства. А господин Карелин, в некотором роде — мое вышестоящее начальство, поскольку занимает видное положение в Особом комитете да вдобавок имеет чин генерал-майора…
— Но своя-то оценка у вас есть?
— Есть, — с тонкой дипломатической улыбкой сказал Савельев. — Но в силу только что приведенных причин высказывать ее не стану. Скажу лишь: если бы это зависело от меня, я бы обязательно постарался, чтобы теорию проверили практикой… Но хватит об этом. Я не ученый, как вы справедливо изволили заметить, и попросту не могу понять вашу работу. Однако, судя по словам Романа Степановича, ему вы как-то сумели что-то объяснить. А ведь образование у него примерно то же самое, что у меня…
— Роману я объяснил, какие именно факты меня сподвигли…
— Значит, все-таки есть факты? — прищурился Савельев. — А нельзя ли про них послушать?
— Извольте, — Хомяков усмехнулся. — Соль в том, что все эти факты, все до одного, секретом не являются, поскольку давным-давно преданы гласности в литературе… Правда, не в такой уж легкодоступной, речь идет о старинных книгах, давненько не выходивших вновь… — его голос обрел уверенность и звучность, он говорил, словно лекцию студентам читал. — Большей частью они собраны вон на той полке, можете сами ознакомиться, если владеете, к примеру, латынью…
— Представьте себе, владею, — усмехнулся Савельев.
Хомяков поднял бровь:
— Вот как?! Ну, тогда, быть может, сами и ознакомитесь?
Он порывисто встал, подошел к полке, уверенно, без всяких поисков вынул одну из книг, толстенную, в ободранном, покоробившемся, выцветшем кожаном переплете, раскрыл ее там, где виднелась широкая закладка, обошел стол и сунул фолиант в руки Савельеву.
Рыхлая, шероховатая бумага, старинный шрифт… Савельев присмотрелся к тем абзацам, что были отмечены едва заметными карандашными галочками на широких полях, негромко прочитал вслух:
— «…будучи допрошенным во второй раз, означенный Джеймс Уигот продолжал упорствовать в своем дерзостном уверении, что обладает возможностью переноситься в иные времена, каковой и пользовался не единожды, главным образом для проникновения во времена грядущие. После чего уверял, будто славному городу Лондону грозят в грядущем две беды, одна от страшного пожара в год, отмеченный Числом Зверя, другая от налета плюющихся огнем железных гарпий. Будучи подвергнут пытке, от своих слов не отказывался…» Что это?