Федор виновато склонил голову и медленно вышел из комнаты. Переполненный впечатлениями, он двинулся к выходу из подъезда. Путь ему преградила немолодая, явно интеллигентная женщина. Сильно прихрамывая, она подошла к нему:
– Извините, вы старший воспитатель «Смены»? – Сработал беспроволочный «телефон», безотказно служивший в казармах еще до изобретений Эдисона.
– Нет, – смутился Федор. – Я обычный вожатый.
– Значит, вы Федор, – обрадовалась женщина. – Дочка мне про вас много написала.
– А как зовут вашу дочку? – участливо спросил Седых.
– Оля, – сказала женщина, – Оленька Королева.
Федор вздрогнул.
– Олежка Симаков – тоже мой ученик, – улыбнулась женщина. – И еще десяток ваших воспитанников. Пойдемте, чайку со мной попьем?
– С удовольствием, – наконец вышел из ступора Седых. Будущая теща ему сразу понравилась.
Через десять минут – женщина передвигалась с помощью двух палок – они оказались в комнате номер семьдесят два. Она ничем не отличалась от ранее виденных Федором по площади и планировке, но разительно – по производимому впечатлению.
Все здесь было чистеньким и аккуратным. Попадались и явно дорогие вещи, но видно было, что лучшие времена их обладателей – в прошлом.
На стенках – Олины фотографии. Федор жадно всмотрелся. Она во все периоды своей жизни была прекрасна. Еще более его утешили фото «тещи»: та тоже была хороша собой. И следы ее красоты были заметны даже сейчас.
Мужская фотография была одна: капитан с веселым и каким-то отчаянным лицом, в полевой пограничной форме.
– Ее отец, – сказала мама. – Капитан Королев. – Даже сейчас в ее голосе звучала гордость за неведомого Федору человека. Впрочем, он был уже готов тоже гордиться дедом своих детей. – Погиб в семьдесят третьем. Дочку он так и не увидел. Все слышали про Даманский… Хотя нынешние и этого не знают, – поправила сама себя она. – А самые сильные бои шли в Средней Азии. Там много наших голову сложили. Алеша вот – тоже. Как там моя девочка? – без перехода вдруг спросила она.
– У вас замечательная девочка, – честно ответил Федор.
– Я-то знаю. – Глаза ее были печальны. – Да вот сломалась она…
– Это не навсегда, – заверил ее Седых.
– Вы думаете? – недоверчиво спросила Татьяна Геннадьевна (так ее звали). – Пока я здорова была, все было ничего. А как это случилось, – она показала на палки, – девочка не выдержала.
– Не надо так уж безнадежно. Ей всего шестнадцать, и у нее все впереди.
– Сломалась моя девочка, – плакала мать. – Все из-за меня. Лекарства нужны. Да что там лекарства, на еду не хватало: холодильник месяцами не включала. Хорошо, вокруг добрые люди. – Поймав сомнение в глазах Федора, горячо добавила: – Вы не думайте о них плохо. Это, конечно, не высший свет. Но, когда нам нечего было есть, соседи приносили сами. Мы не просили!