Раны Армении (Абовян) - страница 15

На первую страницу
И спала вдруг пелена с моих заплаканных глаз,
И снова окрылена, душа к тебе понеслась.
Твой голос звал к небесам, я чувствовал: я проснусь!
Мой смертный сон убежит, и к жизни снова вернусь.
Ты, родина, край чудес, и вы, о Гайка сыны,
Возвышенностью души и правдой своей сильны;
Явили мне новый рай, затеплили день святой
Над сумрачною моей измученною душой.
В тоске, на колени пав, я жду, когда же найду
Путеводительную на небе свою звезду.
В сей миг, когда, горяча, несется к небу мольба,
В выси стоишь, а внизу гайканцев храбрых толпа.
Виденьем дивным возник, слиянный с сонмом отцов,
По праву ты разделил бессмертие храбрецов.
Как тот Киликии вождь, ты тоже зовешься Смбат[11],
В тебе его доблесть, честь, и пыл, и сердце горят.
Мои отверзнешь уста, мечту донесешь мою
К героям нашим, мой зов услышат в любом краю.
Их слава веками бурь под пеплом погребена —
Тогда не знала странна, как их бесценна цена!
Если тебе не сплетен торжественный брабион,
И если нами еще достойно ты не почтен,
То Муза имя твое до самых небес вознесет,
Ты равен будешь богам, наш рыцарь и патриот.
И там, где память живет о наших святых отцах,
И здесь, где имя твое звучит в молодых сердцах,
Впредь будет слава твоя, одолевая века,
Несокрушимо стоять, нетленна и высока.
Предисловие

Когда Крез, царь лидийский, — после того, как Кир завладел всем миром[12], захватив также его страну, и на поле брани войска, любимцы, друзья, военачальники покинули его, и он, Крез, выросший в жемчужных, самоцветами украшенных палатах, считавший, что нет на свете человека счастливее его, бежал, задыхаясь, перед воином-персом, чтобы хоть голову свою унести, — перс настиг его. Меч сверкнул над его головой, в глазах потемнело. Еще не лишился он жизни, но, думая, что смерть, вот-вот сейчас вырвет у него душу из тела, хотел уже сам вонзить меч себе в грудь, чтобы не от врага погибнуть, а воин, между тем, уже занес над ним меч, — как единственный сын царя[13], видя неминуемую смерть родителя, вдруг разверз уста: язык его, двадцать лет скованный немотой, разрешился, и сердце, двадцать лет молчавшее, впервые подало голос:

— Нечестивец! Кого убиваешь? Отведи свой меч! Не видишь разве, что перед тобою Крез, властитель мира?

Руки воина опустились, голова царская уцелела — двадцатилетний немой сын спас отца. Столько лет прожил бедняжка царевич, — и ни разу ни любовь родителей, ни их сострадание, ни страстное желание услышать его голос и тем сердце свое утолить, ни слава и величие, ни почет и власть, ни сокровища и богатства, ни любовь к миру и утехи его, ни приязнь и сладкая беседа стольких любимцев и друзей, ни гром небесный, ни сладостный напев потока или птиц пернатых за всю жизнь настолько не подействовали на его сердце, чтоб он издал хоть малейший звук, — но когда увидел он неминуемую смерть родителя, дорогого отца своего, сердце сбросило гробовую свою крышку, молчавший дотоле язык развязал свои путы, запечатленные его уста выговорили скорбь свою. Тоскующий отец, чья жизнь висела на волоске, услышал голос сына. При этом рассказе и ныне сердце слушающего загорается огнем, лишь только помыслит он, что сыновняя любовь так смогла разбить и сокрушить оковы, наложенные самой природой.

Следующая страница