Ракета, догадался я. Что будет, если она взорвется и ей подпоет хор остальных сестриц? Мое сознание провалилось в темную бесконечность…
…Белый потолок, белые стены. На стене перед кроватью большой календарь с портретом Ирины Алферовой, кабульский госпиталь. Я на госпитальной койке, возле кровати на табуретке сидит Гарыныч. Как всегда, небритый, в выгоревтем камуфляже, поверх которого накинут белый больничный халат.
— Ну что, пришел в сознание, каскадер? — добродушно спросил Грисюк.
— Подставился я, товарищ майор, — прохрипел я, сам удивляясь своему голосу.
— Во-первых, не майор, а подполковник, — поправил Гарыныч. — А во-вторых, задание ты выполнил с лихвой. А что до ранения, на войне всякое бывает. В общем, я представил тебя за эту операцию к Красному Знамени. Через месяц врачи обещали тебя поставить на ноги. Выйдешь из госпиталя, думаю, тогда и вручим орден в торжественной обстановке.
Я выписался только через полтора месяца, а орден получил еще позже. И не боевого Красного Знамени, а Красную Звезду.
По мере того как мы продвигались на восток, погода становилась холоднее, ландшафт однообразнее, а дорога пустыннее. То и дело налетал шквальный ветер, подымая с обочин вихри опавших листьев, и, завертев их, швырял горстями в лобовое стекло. На небе висели тяжелые свинцовые тучи. Закрыв своими тушами солнечный свет, окрасили землю в траурно-печальные цвета. Серые пустынные поля тянулись до горизонта, кое-где в них врезались черные пунктиры лесополос. Вдоль трассы, как стальные великаны, стояли конструкции опор высоковольтных передач. Вдалеке темнели низкорослые постройки какой-то деревни. И действительно, через десять минут мелькнул дорожный указатель, сообщивший, что мы въезжаем в населенный пункт с поэтическим названием «Радужное». Это была небольшая деревушка, расположенная по обе стороны трассы. Преобладали одноэтажные домики, из чего можно было сделать вывод, что деревня небогатая. А по многим заколоченным окнам и обвалившимся постройкам можно было догадаться, что, несмотря на близость трассы, деревня вымирала. Зато в сельмаге — приземистой коробке, выложенной цветной мозаикой, как раньше еще любили облицовывать загородные автобусные станции и общественные сортиры, — с витрины сверкала реклама кока-колы, «Абсолюта» и «Мальборо».
— Во, дожили, — оскалился Андрюха, — кто бы мог подумать, что в такой глуши будут продавать и колу, и «Абсолют». Прогресс, дружище.
Не разделяя оптимизма своего товарища, я сказал:
— Наверно, так же рассуждали и индейцы, когда первые конкистадоры меняли им на золото стеклянные бусы и зеркальца. Ты не помнишь, чем все это закончилось? По-моему, индейцев истребили.