— Сперва выпьем, а потом я тебе объясню секрет нашего успеха, — сказал мне Николай. — Третий тост — за тех, кого с нами нету. За тех, кто погиб, исполняя свой долг по наведению конституционного порядка.
Трое милиционеров поднялись с рюмками в руках, я последовал их примеру. Ресторанный зал затих, музыканты, которые уже готовились грянуть, замерли с искусственными улыбками и занесенными руками. Мы выпили не чокаясь, молча стали закусывать. В зале заговорили, и музыканты заиграли «Летят перелетные птицы».
— Ты, Николай, значит, был в Чечне? — спросил я, пережевывая буженину.
— Почему только я? — удивился Колодин. — У нас все РОВД прошло через Чечню. Командир наш зверь, всех протащил сквозь горнило войны. Все прошли, а кто не хотел или не мог — все, свободен.
— Это точно, — согласно кивнул Лигостаев. — У нас все ветераны чеченской кампании. А ты на войне был?
Вопрос прозвучал, как в старые добрые революционные времена: «Ты записался добровольцем?»
— Был, — отвечаю, — только не на этой, в Афгане срочную службу тянул в спецназе. — И это была почти правда.
— И награды есть? — подозрительно взглянув на меня, спросил Колодин.
— Есть, — отвечаю, — медаль «За отвагу». — И это почти правда.
— За это надо выпить, — говорит Лигостаев, хватая графин. Он в отличие от нас троих почти не закусывает и поэтому быстро пьянеет. Рука дрожит, и водка проливается мимо рюмок.
— За солдатское братство, — рявкнул Варгин и тут же осушил свою рюмку, мы выпили вслед за ним. — Ты закусывай, Серега, а то опять мне тащить тебя, — миролюбиво произнес следователь.
— Да пошел ты, — огрызнулся Лигостаев, — не хочешь сам меня тащить, этим скажешь, — майор пьяно мотнул головой в сторону малиновых пиджаков, — на руках отнесут и еще спасибо скажут, что разрешили.
Варгин махнул рукой и, больше ничего не говоря, снова принялся за еду. Алкоголь уже начал действовать, и можно было побеседовать с новыми корешами, как говорится, по душам.
— Странный у вас какой-то городок, — как бы невзначай произнес я.
— Это почему? — встрепенулись Колодин и Варгин, третий собутыльник с увлечением «охотился» вилкой за маслиной. Черная ягода оказалась упорной и верткой и каждый раз ускользала от майора.
— Везде беспредел, преступность захлестнула улицы. А у вас в Хребте тишь да гладь. Даже черных на базаре не видно, — проговорил я, наливая себе боржоми.
— А, это… — самодовольно улыбнулся капитан. — Было у нас как у всех — и бомжи рылись по помойкам, и кожаная блатата из местных корчила из себя крутых рэкетиров, и черные были, урюки. Все изменилось после Чечни. Весь личный состав был уже в Хребте, наш командир, полковник Крохнин, объявил общее построение и сказал: «Мы никогда и никого не победим, пока не наведем у себя порядок. Так сказать, не обеспечим себе тылы». И начали обеспечивать. Черных на… пусть у себя торгуют носороги, бомжей в КПЗ до утра, а утром они уже бежали впереди электричек. Всех бандюков к ногтю, правда, не сразу дошло, хорохорились, пробовали огрызаться, стреляли, гонки устраивали. Но когда наши дважды применили оружие на поражение, а прокуратура, зафиксировав три трупа и еще четверых раненых, признала «правомерность применения табельного оружия», то все, кого не успели посадить, сами сделали ноги отсюда. Так что нет у нас в городе ни организованной преступности, ни какой другой. Раз в месяц случается бытовуха, ну так где ее нет. Главное, синтез сплоченной работы милиции и прокуратуры доказал, что сила закона ничто перед законом силы. И спокойно у нас работают предприятия, а их, слава богу, четыре: ремонтное депо, ВАЗ, ювелирная фабрика, зверохо-зяйство. И куча всяких мелких шарашек, этих «новых русских», и никто их не доит.