— Ну что, пойду обрадую твоего отца, — пропела Катерина Андреевна, легко поднимаясь с кресла, — Василий, Василий Никанорович!
Ее бархатный голос зазвучал уже в глубине дома, где в прохладных комнатах от жары лета скрывался муж.
Надя с недоумением уставилась на кресло, которое еще раскачивалось после ухода матери. Ее не стали уговаривать! Вопрос решен, или она настолько свободна в выборе? Девушка побежала в свою комнату и, запершись там, предалась нелегким размышлениям.
Князь Верховский несколько дней обдумывал сложившуюся ситуацию. Он попал в странное, неведомое до сих пор для него положение. Его отвергли. Его не хотят. И кто? Боже мой! Купчиха! Однако перед глазами стояли раблезианские формы барышни Астаховой, и от этих воспоминаний Евгения бросало в жар. Он чувствовал, что ему не удастся просто выбросить Лидию из головы и заняться поиском другой жертвы. Дело в том, что жертвой стал он сам. Жертвой своей сладострастной и ненасытной плоти. Женское тело влекло его постоянно, днем и ночью. В столице не осталось ни одного публичного дома, в котором не побывал молодой человек. Многие светские дамы, с легкой дрожью возбуждения и румянцем на щеках, вспоминали любовные объятия Верховского. Собственная княжеская постель подолгу пустовала. А если он и ночевал дома, то редко спал один. Прислугу в княжеский дом отбирали такую, что просто загляденье! Только горничные долго не задерживались и через некоторое время срочным образом выходили замуж, получив от хозяина «отступные». Но все эти бурные приключения через некоторое время стали казаться Евгению пресными и обычными. Он стал замечать в себе неприятные особенности. Красивая ухоженная молодая женщина возбуждает его меньше, чем некое уродство. Он устремился на окраины города, в кабаки, притоны, в рабочие кварталы, в мрачные доходные дома в поисках новых ощущений. Горбуньи и калеки, спившиеся седые кокотки, еще не утратившие прежних профессиональных навыков, несовершеннолетние, еще нетронутые девочки, а лучше того — мальчики. Эти обитатели людского дна превратились в самую сладостную часть княжеской жизни. Он надолго пропадал, пока еще не рискуя приводить жертву к себе в дом. При этом Евгений сознавал свою возрастающую порочность. Жгучее сладострастие мучило его. Объекты страсти были и самому ему отвратительны. Но чем отвратительней они были, чем более коробилось его эстетическое чувство, тем сильнее он получал удовлетворение чувства животного, физиологического. Верховского пугало то, что с ним происходит. Он не был глуп и наивен, понимал, что следует остановиться. Иначе — катастрофа! Но пока он не видел спасения.