В голосе княжны звучала отчаянная боль и страдание.
— Но как вы могли любить человека, который хотел убить вас, глубоко порочного, лицемерного, лживого, подлого? — Роев вскочил со своего места.
— Любовь странная штука, Владимир Иванович. Вам ли не знать этого. Почему вы любили и прощали свою жену, неблагодарную, холодную, двуличную особу?
— Не смейте прикасаться к ее светлой памяти! — закричал Роев, и слезы потекли градом из его глаз. — Будьте вы прокляты, прокляты! Да накажет вас суд людской и небесный!
С этими словами он стремительно выбежал из комнаты.
— Кстати, о суде, — произнес следователь. — Ваше раскаяние могло бы смягчить вашу участь. Я думаю, что на присяжных ваш рассказ произвел бы сильное впечатление.
Татьяна Аркадьевна повернулась к Сердюкову:
— Я вывернула душу не перед вами, а перед Богом, хотя я понимаю, что мне все равно гореть в вечном огне! Ничего меня более не волнует в этой жизни, и я не скажу ни слова!
Резким движением она запахнула шаль, огонь во взоре потух, она померкла и снова превратилась в старуху. Сердюков оторопело наблюдал за этими метаморфозами и только покачал головой.