Я потерялся.
Мысль обрушилась на меня, как жгучий удар кнута, заставив вздрогнуть и сжаться. Слезы сами собой брызнули из глаз. Я крутанулся на месте и заорал, срывая голос:
— Ба-а-а! Де-е-е! Ну вы чего? Где вы?!
Вековые стволы вновь не дали звуку разнестись далеко. Я вихрем слетел с пригорка и побежал куда глаза глядят, не чуя ног, рассекая хлещущую по голым рукам траву. Плач сбивал дыхание, невидимый палец продолжал толкать в грудь. Кузнечики насмешливо смеялись в спину...
Не помню, сколько я несся, виляя между сосен и перескакивая через торчащие корни. Время разорвалось на дергающиеся клочки, расслоилось на узкие полоски. Мелькали пни, корявый сушняк, кусты с мелкой красной ягодкой, бирюзовые бляшки лишайника... Все это с огромной скоростью двигалось слева, справа, снизу, размываясь в пестрые ленты, и казалось, что это не я бегу, а дремучий лес проворачивает меня через свои гигантские валики.
Наконец я споткнулся, кубарем прокатился по склону и с треском протаранил целый ворох сучьев, скопившийся в ямке. В нос шибанул острый запах гнили, по расцарапанной коленке потекла кровь. Дыхание сбилось: воздух шумно влетал в легкие, и диафрагма судорожными толчками выплевывала его обратно. На футболку спереди налипла целая россыпь мелких колючек, а вихор над правым виском слипся от смолы.
Я вскочил, слюнявя ладонь и протирая ссадину на коленке. Все еще хотелось плакать, но слез больше не было — только соленые разводы, неприятно стягивающие кожу на щеках.
— Ау! — вновь крикнул я на выдохе. — Де! Ба-а-а! Я зде-е-есь!
Тишина. Тонкий писк потревоженного комара, хор кузнечиков, скрип тяжелой ветки где-то наверху — все эти звуки не нарушали безмолвие леса, напротив: они создавали его. Парадоксально, но именно из них и рождалась жуткая душащая тишина.
Следующая мысль на какое-то время обездвижила меня. Потеряться — еще не самое страшное. Потеряться можно и в городе, среди людей, в толпе. А здесь ни кого нет...
Я заблудился.
Палец, упершийся в грудную ямку, надавил вдруг с такой яростью, что мне показалось, будто я физически почувствовал этот нажим. Жара теперь исходила не только от палящих лучей беспощадного солнца, она поселилась внутри. Я почувствовал жажду — сначала робкую и легкую, но чем больше я о ней думал, тем скорее она крепла и становилась невыносимой. Язык стал сухим и прилип к нёбу, в горло словно песка сыпанули, губы заболели и, казалось, потрескались, как кожура на пережаренных семечках. В считанные минуты ощущение недостатка воды полностью завладело мной, охватило организм и рассудок целиком, отсекая все остальные желания и потребности.