При мысли о лесбийских отношениях, я вновь ощутил приток свежей крови к половому органу: хуй стал быстро набухать. Не в силах сдерживаться, да и не желая этого делать, я подгреб к себе Марию и стал дрочить на нее. В том, что я проделывал сейчас, было что-то нехорошее, я это ощущал, но мужская амбиция, возникшая от прилива крови, уже несла меня — и я совершал неправильный поступок, не в силах остановиться. Я бы никогда не позволил себе в своем обычном уморасположении так опасно выскакивать таким образом из пространства любви к насилию, и тем самым подставляя себя под возможный не менее сильный ответ. Своими действиями я снял с себя защиту перед Богом, и теперь даже не мог предположить, с какой стороны и в какой форме ответный удар может обрушиться на меня. Теперь я был так же оголен перед Ним в трансцендентальном пространстве, как и здесь, перед Марией, на земле У пруда.
Та самая женщина, совершенно обнаженная, проследовала к воде невдалеке от меня, бросила в мою сторону взгляд и отвернулась. Ни на секунду не переставая дрочить, я встретился с ней глазами. Наглость — и наглость! Я хотел, чтобы она знала, что я — с Марией. Я хотел испытать ощущения человека, за которым наблюдают, как он ебется. Это острое чувство публичности интимной жизни! Все равно что опубликование личного интимного дневника, когда уже в независимой от тебя сфере — истории, литературе — навсегда фиксируется искренняя часть тебя, в которой ты уже ничего не сможешь ни изменить, ни переделать и которая существует уже независимо от тебя, то есть объективно. То же самое — быть в жизни отмеченным «про себя» посторонним человеком: ты уже остаешься в его фиксации таким реальным, каким он тебя увидел, и поскольку больше с ним никогда не встретишься — он же посторонний! — то ничего уже не сможешь ни изменить, ни объяснить. И таким уже навечно отпечатываешься в его части торсионного поля, в его нейроне Божественного сознания. В этом — имманентный роковой смысл публичности; но в этой же фиксации твоего следа во времени и ее прелесть! Твой миг остался в вечности таким, каким был — субъективным и истинным. И в этом часть твоего личного бессмертия. Потому и получается: чем больше людей вспоминают о тебе, как о чем-то своем, тем более истинная создается картина, и тем ты все более реален в бессмертии относительно будущих поколений.
Я дрочил долго, и прекрасная купальщица успела наплаваться. А я приурочил свой конец к ее возвращению, чтобы проходя мимо к своему месту в зарослях, она могла отметить мои захлебывающиеся стоны и извивы. Я желал, чтобы она это заметила! А случилось так, или нет, не знаю: в этот момент слияния с трансцендентным знать я ничего не мог. Возможно, она миновала нас, даже и не обратив внимания! Обрызганная молофьей, Мария лежала безропотно и покорно. Знала ли она о порывах моего безудержного вожделения? Думаю, да, знала. Мысли и чувства передаются через торсионные поля, а она может считывать эту информацию беспрепятственно благодаря своему трансцендентному положению.