Я выпрастываюсь из объятий и ложусь рядом с Марией. Пытаюсь виновато заглянуть ей в глаза. Она упорно отводит взгляд книзу. Но наконец мне удается! Глаза ее блестят издевкой. Она насмехается надо мной! Все мое восторженное порхание в жениной пизде для нее — тьфу! И я понимаю: как еще может относиться к этим восторгам женщина, испытавшая внутри себя само Божественное парение!
Июль, 31
В последний день перед отъездом решил сходить в церковь. Не знаю сам зачем: испросить благословения на отпуск, что ли? Взял с собой Марию: она тихо прикорнула в нагрудном карманчике. В храме было много народу: не то праздник, не то так собрались. Последнее время меня тянет в церковь все больше. Душа конец свой чует? Я ощущаю себя так, будто за последний год прожил большую часть оставленной мне Господом жизни и исчерпал ее. Я чувствую, что постарел лет на двадцать. А моя возлюбленная — ничего: Мария не изменилась. Впрочем, неудивительно: какой надо быть, чтобы выглядеть двухтысячелетнней старухой! Здесь количество лет уже не играет роли. Она осталась какой была, когда с рождением сына вошла в бессмертие. Такой любил ее Бог, такой же точно люблю ее я.
Суровый Соперник взирал на нас с купольной высоты. Я достал показать Ему мою Марию. У Него Марий тут целый гарем, вернее — она же одна! — целая галерея. Но такой, как у меня, нет. Моя иконка лучше любой евойной. Как и моя любовь.
Август, 1
В поезде. Катимся себе с Марией на юг на нижней полке, отдыхаем. Большего уюта, покоя и одиночества, как на нижней боковой полке плацкартного вагона, даже трудно себе представить. Своего рода одиночество в толпе. Когда всех вокруг столько, что как бы никого и нет: все равно со всеми не перездороваешься. Рай — входим с нею в совокупление когда угодно, утром, днем, вечером — под одеялом: никому нет дела.
Я дрючу, глядя в ее глаза, и отмечаю, как с приближением оргазма они углубляются, становятся совершенно бездонными, и из этой глубины, волшебно мерцая, начинает изливаться свет. Я достаю каких-то невероятных глубин, за которыми уже нет понятия дна и распахивается сам космос. Я заполняю эту пустоту своей спермой и отдыхаю под скачущий перестук колес, наблюдая переменчивое порхание солнечных бликов на моей простыне. Август. Летний полдень. Интересно, а Он достигал с ней такого? Впрочем, обычная амбициозность мужчины: я постиг в женщине такую глубину, какой никто еще никогда из других… Куда там, если подумать: Он же Бог! Творец и ее, и космоса.
На остановках мы выходим из вагона и окунаемся в жаркую немоту разомлевшей от солнца русской провинции. Вялые возгласы продавцов съестного, лежащие между рельсов собаки, слабый шум на ветру чахлых станционных деревьев. Неторопливое шуршание колес состава нефтеналивных цистерн по главному пути — знакомые виды и запахи мреющего августа. Отдых!