— Он твой брат, — повторила моя свекровь, словно не слыша меня. — Тебе придется простить его, Эдуард.
— Он предатель, и ему придется умереть! — довольно резко возразила я. — Иного выхода нет. Разве можно простить заговор с целью убийства короля? В таком случае почему бы и потерпевшим поражение Ланкастерам вновь не начать плести интриги? Почему бы не простить арестованных нами французских шпионов? Почему бы не помиловать любого бандита с большой дороги, который вздумает явиться во дворец с ножом и нанести смертельный удар в грудь вашему сыну, самому лучшему из ваших сыновей?
— Георг был так разочарован, — не обращая на меня ни малейшего внимания, сокрушалась герцогиня Сесилия, пристально глядя на Эдуарда. — Если бы ты тогда позволил ему жениться на той девице из Бургундии, как он хотел, или хотя бы на той шотландской принцессе, ничего бы не случилось.
— Но я и тогда уже не мог ему доверять, мама, — честно признался Эдуард. — У меня нет ни малейших сомнений, что, будь у Георга собственное королевство, он бы тут же попытался завоевать и мое. А полученное им огромное состояние непременно использовал бы с целью собрать армию, вторгнуться на мою территорию и захватить трон.
— Он родился, чтобы стать великим, — не сдавалась Сесилия.
— Он родился третьим сыном в семье. — Эдуард, судя по всему, наконец-то собрался с духом и решил поспорить с матерью. — Он сможет стать правителем Англии только в том случае, если умру я, умрет мой старший сын и наследник Эдуард, а также мой второй сын Ричард и новорожденный Георг. Неужели ты, мама, предпочла бы такое развитие событий? Неужели ты хочешь моей смерти и смерти троих моих любимых сыновей? Неужели ты до такой степени предпочитаешь Георга всем остальным? Неужели ты желаешь мне зла, как желал его тот колдун, нанятый Георгом? Неужели ты могла бы приказать подбрасывать мне в пищу толченое стекло, а в вино подсыпать ядовитый порошок наперстянки?
— Нет! — Сесилия явно испугалась. — Конечно же нет. Ты сын и наследник своего отца, ты с честью завоевал свой трон. И после тебя на этом троне должен сидеть твой сын. Но Георг — мой сын. И сердце мое болит за него.
Эдуард только зубами скрипнул и молча отвернулся к камину. Некоторое время он стоял, опустив плечи и ни на кого не глядя, и мы ждали, когда он снова заговорит.
— Единственное, что я могу сделать для тебя и для него, — промолвил он наконец, — это позволить ему выбрать, какой смертью он предпочтет умереть. Но умереть ему придется. Если он попросит послать за французским фехтовальщиком, я это сделаю. Ему вовсе не обязательно принимать смерть от руки палача. Это также может быть яд, и он даже сможет принять его в полном уединении. Это может быть кинжал, который ему положат на обеденный стол, а остальное он сделает сам. В любом случае это будет не публичная казнь: никакой толпы, никаких лишних свидетелей. Если он захочет, все свершится прямо в Тауэре. Он может просто лечь в постель и вскрыть себе вены на запястьях. И рядом не будет никого, кроме священника, если таким будет желание Георга.