— Ты отрезала это от салфетки герцога? — недоверчиво уточнила я.
Боже мой! Да ведь наша Екатерина ненавидела всякие колдовские штучки. Она никогда не соглашалась даже на гадание цыганки на ярмарке.
— Это ради Энтони, — горячо добавила сестра. — Я так за него боюсь. Я знаю, мальчиков ты уберечь сумеешь и непременно куда-нибудь их увезешь. Но Энтони сейчас во власти герцога Ричарда, и они оба, и Ричард и мой муж, люто ненавидят нашего брата. Они завидуют ему — из-за его учености, из-за его храбрости, из-за того, что все мы так его любим. И знаешь, они его боятся! А я так его люблю, нашего Энтони. Ты должна остановить герцога Глостера, Елизавета. Правда должна. Спаси Энтони.
Я сунула клочок ткани в рукав, скрывая его от глаз всех, даже моих детей.
— Хорошо, предоставь это мне, — ответила я сестре, — а сама выкини из головы все мысли об этом. У тебя слишком честное, слишком открытое лицо. По нему каждый сразу прочтет, что это моих рук дело. Так что немедленно перестань даже думать о мести.
Екатерина нервно хихикнула.
— Это правда, врать я никогда толком не умела.
— Вот и постарайся совершенно забыть о том, что ты мне только что посоветовала.
Мы подошли к дверям.
— Ступай с Богом, милая, — напутствовала я. — И молись за меня и наших мальчиков.
Улыбка тут же исчезла с лица Екатерины.
— Для нас, Риверсов, наступили черные дни, — прошептала она, — но я непременно буду молиться, чтобы ты уберегла своих детей, дорогая сестра. И себя тоже береги.
— Ничего, он еще пожалеет, что начал все это, — грозно произнесла я.
И вдруг умолкла — передо мной возникло странное видение: Ричард Глостер, совсем еще юный и напоминающий заблудившегося ребенка, бредет по бранному полю, но так ослаб, что не в силах даже меч поднять; он озирается в поисках друзей, но рядом никого нет; он ищет взглядом своего боевого коня, но и конь куда-то ускакал; он пытается собрать последние силы, но и сил у него не осталось. И на лице у него такое изумление и ужас, что любому впору его пожалеть…
Видение исчезло столь же внезапно, как и появилось. Екатерина тронула меня за руку.
— Что с тобой? Что ты так напряглась?
— Он пожалеет, что начал все это, — тихо, с угрозой повторила я. — Грядет конец — и самого Ричарда, и всего дома Йорков.
— И нас? — спросила Екатерина, вглядываясь в мое лицо, словно тоже могла увидеть то, что видела я. — И Энтони? И всех нас?
— Боюсь, что и нас тоже.
В полночь, в кромешной темноте, я встала с постели и достала тот кусок салфетки, который дала мне сестра. Я внимательно его рассмотрела и обнаружила следы пищи там, где герцог Глостер вытирал себе рот; я даже обнюхала эти следы, поднеся их к носу. Мясо, решила я, хотя Ричард всегда был весьма воздержан в пище, а вина и вовсе не пил. Я разодрала тряпицу на полоски, сплела их, превратив в некое подобие веревки, и туго обвязала ею правое предплечье — так туго, что оно заныло. Потом легла спать, а утром на моей белой руке красовался здоровенный кровоподтек, и пальцы затекли настолько, что, снимая свою «веревку», я даже застонала от боли. Бросив остатки салфетки в огонь, я почувствовала, как рука моя внезапно ослабела.