— Я, по-вашему, сахарный. Конечно, я поеду на Салливан-стрит. Это один из вопросов, который я собирался вам задать. Как вы думаете, почему Анна Фиоре упорно не отвечала на вопросы сыщика О'Грэйди? Не потому ли, что у того нет ни наших с вами манер, ни нужной обходительности?
— Вполне возможно, Арчи. Неплохой вывод. Тем более что и Солу Пензеру, которого я послал туда, удалось добиться от нее всего лишь согласия на встречу, в остальном она продолжала играть в молчанку. Так что твое обаяние и вежливость здесь очень бы пригодились. Если она сможет, пригласи ее к нам завтра к одиннадцати утра. Это не повредит. Крепость заслуживает того, чтобы осада велась по всем правилам военного искусства.
— Я привезу ее сегодня.
— Не стоит, лучше завтра. Я предпочел бы, чтобы сегодня ты был свободен и бездельничал, пока я буду мудрить над этим загубленным цветком. Он безнадежен, это ясно. Как я уже говорил, твое присутствие иногда мне просто необходимо. Оно напоминает мне о том, как хорошо, что вместо тебя тут нет кого-нибудь другого, например, жены, от которой так просто не отделаешься.
— Еще бы, сэр, — осклабился я. — Валяйте, что дальше? Я весь внимание.
— Не сейчас. Арчи, не в такой дождь. Ненавижу дождливую погоду.
— Ладно, тогда я задам вам свои вопросы. Как вы догадались, что Карло Маффеи убит? Как узнали, что Барстоу отравлен, и в его теле застряла игла? Теперь я понимаю, как можно было ее туда загнать, после того, как это продемонстрировал нам парень из фирмы спортивных товаров. И все же, как это вас осенило?
Вульф опустил лупу и вздохнул. Я знал, что начинаю уже злить его, но кроме простого любопытства, мною двигал также и профессиональный интерес. Он не догадывался, что, несмотря на мою веру в безошибочность всех его решений, я сам тоже мог бы действовать куда более целеустремленно, если бы знал, что там варится у него в голове. Если я не стану расспрашивать, он сам никогда не поделится ни самым великим, ни ничтожно малым из своих планов.
Вульф вздохнул еще раз.
— Арчи, Арчи, разве я не говорил тебе, что ответил бы великий Веласкес, если бы ты вздумал приставать к нему с вопросом, почему рука его Эзопа не опущена свободно вдоль тела, а спрятана в складках одежды. Должен ли я снова напоминать, что можно пройтись по следам открытий ученого и он с готовностью объяснит тебе каждый свой шаг, но бесполезно просить об этом художника. Он, как жаворонок в поднебесье или орел в полете, не оставляет следов. Сколько раз я твердил тебе, что я — художник!
— Не надо сейчас об этом, сэр. Просто скажите, как вы узнали, что Барстоу был отравлен.