Спал майор Демель плохо, его преследовали кошмары… Он шёл по Вороньему полю, тяжело передвигая ноги по липкой грязи, стараясь обходить свежие холмы земли, под которыми покоились его жертвы. Демель куда-то спешил, но куда — он никак этого не мог вспомнить, а вспомнить нужно было обязательно — это было очень важно. И обязательно нужно было дойти до того толстого и развесистого вяза. Тревожно билось сердце, сдавливало дыхание. Но дойти нужно: там станет всё ясным, и сразу будет легче… И он двигал и двигал ногами, но вяз не приближался. Неожиданно пошёл густой снег, и Демель с ужасом заметил, что снег был кроваво-красным. Он падал и мгновенно таял под ногами у Демеля, образуя лужи и потоки крови… Вдруг под деревом, к которому стремился Демель, появился огромный русский пулемёт. Ствол пулемёта медленно поворачивался, нащупывая цель… Как кролик на удава, Демель зачарованно смотрел на пулемёт. Нужно бежать — но ноги не слушались. Демель дико захохотал и… проснулся.
А под утро, опять забывшись, он увидел себя на зелёном берегу спокойного Рейна. В зеркально-гладкой таинственной воде отражались дома, мосты, плыли по-лебединому белые, тихие облака. Нежная музыка божественного Баха возникла и жила в его сознании. Вереницей проходили перед его глазами знакомые лица, весёлые, счастливые. И не было войны, крови, допросов, пыток… Неожиданно возник образ девушки, нежной, с длинными, как у русалки, распущенными волосами, тёмными ласковыми глазами. Она протягивала к нему руки, но не могла сдвинуться с места. Радостный вздох непроизвольно вырвался из груди. Он хотел сказать Наташе что-то приятное, хорошее, но язык прилип к нёбу…
Раздались выстрелы, грохот рвущихся гранат — и всё пропало…
Проснувшись, Демель услышал — на улице, где-то неподалёку, стреляли.
Нежданного «племянника» Михаил Петрович встретил насторожённо. Но день за днём, всё больше присматриваясь к нему, он открывал в его характере приятные, располагающие черты. Уравновешенность, смелость и огромный запас жизненной силы поразили воображение Михаила Петровича. Его отношение к Николаю резко изменилось — созрело чувство глубокого уважения. Прошло совсем немного времени, и Михаил Петрович начал замечать и в себе незнакомый ранее прилив сил. Пример Николая, доверие, которое оказывал ему Иван Фёдорович, постепенно перерождали Михаила Петровича. Впервые за свою долгую жизнь он понял, что чаще всего боялся и дрожал напрасно. Как-то незаметно для себя он оказался в самой гуще борьбы и ничуть не жалел об этом.