Я прибыл, чтобы выразить мои искренние…
Обиженный взгляд князя.
Как вы видите, горе его величества не знает границ, — процедил князь.
К ним двигались шестеро молодых людей. Они волокли на плечах затянутый малиновым бархатом гроб. Чуть поодаль, размахивая кадильницей, шел священник. Две хорошенькие служанки несли золотые вазы с цветами. Следом брел укутанный в черное, прижимающий к лицу черный носовой платок шестнадцатилетний король.
(Вы не можете себе представить, что здесь вытворяют на похоронах, — вставляет Кавалер, всегда готовый поделиться интересной информацией. — Никакая демонстрация горя не будет чрезмерной.)
Процессия приблизилась к Кавалеру.
Опустите ее, — приказал король.
Он подошел к Кавалеру и схватил его за руку.
Идем, ты тоже будешь плакальщиком.
Ваше величество!
Идем! — взревел король. — Мне не разрешили поехать на охоту, не пустили ловить рыбу…
Только на один день, — гневно прервал его старый князь.
Целый день, — король топнул ногой, — мне нельзя выходить. Мы уже играли в чехарду, боролись — но эго интереснее. Гораздо интереснее.
Он подтащил Кавалера к гробу. Там лежал юноша в белом, отороченном кружевами платье. Его бархатистые ресницы были плотно сомкнуты, а розовые щеки и сложенные на груди руки испещрены крошечными бледно-коричневыми точками.
(Играть покойную эрцгерцогиню выпало самому молодому из гофмейстеров, которого часто дразнили за почти девичью красоту, — поясняет Кавалер. Пауза. А шоколадные капельки… вы и сами можете догадаться, что они обозначали. К сожалению, нет, — признается слушатель. Это, — объясняет тогда Кавалер, — были оспины.)
Грудь юноши тихонько вздымалась и опускалась.
Смотрите, смотрите, совсем как живая!
Король выхватил факел у одного из участников процессии и принял театральную позу. О, моя любовь! Моя невеста мертва!
Несущие гроб прыснули.
Нет, нельзя смеяться. Свет моей жизни! Радость моего сердца! Такая юная. Девственница. По крайней мере, надеюсь. И вот — мертва! И эти красивые белые ручки, которые я мог бы целовать, красивые белые ручки, которые она могла бы положить вот сюда. Он, пользуясь собственной анатомией, показал куда.
(Кавалер не упоминает, что уже не однажды имел честь лицезреть королевский пах — очень белую кожу, усыпанную пятнами лишая, что королевский доктор считал признаком хорошего здоровья.)
Разве тебе не жаль меня? — крикнул король, обращаясь к Кавалеру.
(Кавалер умалчивает и о том, как ему удалось все же отделаться от участия в процессии, но не забывает упомянуть, что на протяжении всего фарса священник, человек карликового роста, безостановочно читал заупокойную молитву. Но не настоящий же священник, — восклицает слушатель, — какой-нибудь переодетый гофмейстер. Если учесть, какой чепухой занимаются здесь священники, — отвечает Кавалер, — он вполне мог быть и настоящим.)