Я помолчала, медленно осмысливая слова супруга.
— По-твоему, он действительно так поступит?
— Конечно, ведь это ему ничего не стоит! — воскликнул Стэнли и улыбнулся. — А когда все будет кончено, он получит право отдавать приказы именем короля. Он будет говорить, что действует по воле Ричарда, и уж постарается, чтобы все выглядело, как дело рук самого Ричарда.
— Ты думаешь, у Бекингема такие планы?
— Ничего я не думаю. И даже не представляю, приходил ли ему в голову подобный план. Я просто рассуждаю. Хотя очень неплохо бы это выяснить. И уж наверняка тот, кому может быть поручено убийство, должен тоже желать принцам смерти, а потому и сделать все не хуже, чем сам Бекингем.
В дверь постучали, и охранники моего супруга впустили в комнату управляющего аббатством.
— Обед подан, миледи, милорд.
— Да благословит тебя Господь, муж мой, — громко произнесла я. — Ты, как всегда, дал мне много новых сведений обо всем.
— Храни тебя Господь, — ответил он, — и я узнал от тебя немало нового. Пусть твоя встреча с его светлостью герцогом тоже принесет хорошие плоды.
Задолго до того, как я увидела герцога Бекингема с его огромной, поистине королевской свитой, уже был слышен топот его коней по извилистой грязной дороге. Впереди неслись трубачи, пронзительными звуками труб разгоняя всех с пути и требуя дать проехать великому герцогу. Даже когда вокруг в пределах видимости не осталось никого, кроме маленького пастушка, пасшего под деревом своих овец, да крошечной деревушки в отдалении, трубачи все продолжали изо всех сил дуть в трубы. Затем появилась свита герцога — более сотни всадников; их кони с громоподобным топотом вздымали тучи пыли на пересохшей в летнюю жару дороге, так что в этом плотном сером облаке скрывались даже высоко поднятые знамена.
Сразу за своим передовым отрядом появился и сам герцог на крупном гнедом боевом коне, в седле из красной кожи, отделанном по краю луки золотыми гвоздиками. Над Бекингемом развевался его штандарт, а рядом скакали трое личных охранников, вооруженные до зубов. На герцоге было некое подобие щегольского охотничьего костюма, но его сапожки, сшитые, как и седло, из красной кожи, были столь изящны, что человек менее знатный, пожалуй, приберег бы их для бала. Его плащ, горделиво отброшенный назад, был скреплен у горла крупной золотой застежкой. На шляпе красовался золотой фамильный герб с драгоценными рубинами, а самоцветы, которыми был расшит его нарядный колет, стоили, должно быть, целое состояние. Узкие штаны из нежнейшего красно-коричневого шелка внизу были отделаны красными кожаными кружевами в тон сапожкам. Молодой герцог всегда был чрезвычайно тщеславен. А с тех пор, как его опекуншей сделалась Елизавета Вудвилл, он вечно на кого-то дулся. Особенно после того, как она заставила его вступить в унизительный брак со своей сестрой Екатериной. И теперь, когда ему было уже почти тридцать, он остался столь же тщеславным, вечно на кого-то сердился и стремился отомстить миру, который, как ему казалось, относился к нему без должного почтения.