— Сержант, вернемся мы домой?
Я тоже чувствовал, что положение наше ухудшается. За рекой русские сменили части и по ночам срезали кусты и траву, готовя более удобные позиции для ведения огня. Оставшись один, я смотрел на юг, туда, где река поворачивала в низовье, и видел вспышки, похожие на летние сполохи. Но вспышки были далекие, похожие на мерцание звезд. Иногда кругом было так тихо, что я улавливал вдалеке приглушенное постукивание колес по речной гальке. Постепенно этот гул приближался и заполнял ночную тишину. Часовым я ничего не говорил, но они, похоже, и сами слышали. Русские стали более активными. Теперь я не расставался с карабином, ходил, сняв предохранитель, и все время держал наготове ручную гранату. Но почта и провиант поступали пока регулярно.
Однажды, когда мы с лейтенантом сидели одни в его берлоге, покуривая сигареты, он вдруг сказал:
— Ригони, я получил приказания на случай отхода на новые позиции.
Я ничего не ответил. Чувствовал, что близится конец, но никак не хотел этому верить. Появилась привычная боль в животе. Да, я понимал, в каком мы незавидном положении очутились и каковы замыслы русских. Вернувшись к себе в землянку, я громко объявил:
— Зарубите себе на носу: что бы ни случилось, надо держаться всем вместе.
Лейтенант решил проверить автоматическое оружие, и моя берлога превратилась в ружейную мастерскую. Морески до армии работал на оружейном заводе в Вальтромпии. Сейчас он чистил, смазывал, что-то подгонял, разбирал оружие и даже подтачивал и разгибал пружины, чтобы они не отказали на холоде. Когда очередной ручной пулемет был готов, Морески относил его в траншею около землянки Баффо. Я стрелял, а Морески и лейтенант проверяли, все ли в порядке. Нередко Морески оставался недоволен работой, покачивал головой, сердито поджимал губы. А потом снова относил оружие в берлогу и вновь разбирал его. Наконец все оружие было приведено в полную боевую готовность. Морески посоветовал мне сказать командирам отделений, чтобы они держали оружие завернутым в одеяла, а сверху — еще и в брезент, чтобы уберечь от песка, проникавшего повсюду. И вот после всех трудов и наставлений четыре ручных пулемета, станковый и четыре 45-миллиметровых миномета были отлажены.
В один из тех последних вечеров небольшой патруль русских одолел наши проволочные заграждения, незаметно обогнул склон и подкрался к боевому посту, где, к счастью, находился Ломбарди. Он бросил несколько ручных гранат — лишь одна из них взорвалась, — пару раз выстрелил, и русские, поняв, что обнаружены, отступили к своим позициям. Услышав разрывы гранат и выстрелы, я бросился на помощь Ломбарди.