С той зари я уже не помню, в какой последовательности развивались события. Помню лишь отдельные эпизоды, лица моих товарищей, адскую стужу. Некоторые события вижу ясно, отчетливо. Другие — словно кошмарный сон. Отрывистые команды майора Бракки, который подбадривал нас: «Держитесь, ребятки!» И его команды: «„Вестоне“, вперед! Группа „Бергамо“, вперед! Батальон „Морбеньо“, вперед!»
Утро, колонна разделилась надвое. «Вестоне» поставлен в голову левой колонны. Наша рота идет первой. Ярко светит солнце, и нам не так холодно. С боковой дороги на нас ползут самоходки. Потом останавливаются в некотором отдалении. Офицеры смотрят в бинокли. Русские! Немцы поспешно выкатывают на позицию свои противотанковые орудия, дают залп. Русские самоходки исчезают в степи так же быстро, как появились. Примерно через полчаса при подъеме на холм нас встречают частым огнем. Из деревни внизу русские видят лишь наши головы и стреляют по ним. Пули пролетают высоко над нами. Мы отступаем назад, на несколько десятков метров, и ждем. Подходят остальные роты батальона «Валькьезе», и на бронетранспортере прибывают старшие немецкие офицеры. Чтобы вырваться из «мешка», нужно прорваться еще и через эту деревню.
Мы снова поднимаемся на холм и по отлогому склону спускаемся к селению. Справа от нас «Валькьезе». Слева — остальные роты «Вестоне». Русские возобновили огонь. Тоурна, который шел немного позади меня, ранило в руку. Он кричит мне:
— Я ранен!
И, размахивая рукой, из которой на снег сочится кровь, отходит назад. Я кричу своим, чтобы они рассыпались по склону. Русские ведут сильный огонь. Укрыться негде, и мы валимся в снег, потом снова начинаем спускаться. За сараем, немного правее нас, укрылся капитан со своими разведчиками. Добираюсь до них с группой солдат. Русские яростно обстреливают подходы к сараю, и, когда мы наконец добегаем до него, у всех вырывается вздох облегчения. В этом укрытии проверяем, хорошо ли действует наш станковый пулемет. Разбираем его, чистим, пробуем боек. Пули облетают сарай с двух сторон, и едва Рамаццини — связной, которого Мошиони послал с запиской к капитану, — выбежал на открытое место, как упал со стоном на землю. Двое его земляков из того же отделения кинулись к нему на помощь. Под свист пуль перенесли его в укрытие. Ранили Рамаццини в живот, и он стонет, лежа на снегу возле нас.
Слышим грохот, а потом видим, как посреди деревни взрываются снаряды. Открыли огонь наши тяжелые орудия, и мы уже не чувствуем себя брошенными на произвол судьбы. Пулемет действует, и я вместе с Антонелли перебираюсь на позицию перед сараем. Там в снегу образовалась неглубокая траншея. Устанавливаем пулемет и возвращаемся назад за боеприпасами. Теперь вся деревня у нас на виду. Нас трое — я, Антонелли и пулемет. Остальные укрылись за сараем либо залегли в снегу на холме. И вот мы открываем огонь по саням, которые быстро скользят между изгородями, и по русским солдатам, которое как раз входят в избу. От неожиданности они на миг теряются. Но быстро замечают нас и открывают ответный огонь. Наши подразделения возобновили атаку. Солдаты батальона «Валькьезе», справа от нас, достигли примерно нашей линии, они бредут по снегу под сильным огнем русских. Альпийские стрелки отходят назад, многие из них ранены, и они тащатся, поддерживая один другого. Я выдвигаюсь с пулеметом вперед, чтобы шире был обзор. Снова открываем огонь. Пулемет действует безотказно, все пока идет нормально. Я вставляю ленту и наблюдаю за точностью стрельбы, Антонелли ведет огонь. Капитан кричит из-за сарая: