Барбарисов. Впрочем, зачем дам выписывать? Букетов-то заграничных не было, а дамы-то есть, еще раньше были выписаны. Жаль, очень жаль, что Виталий Петрович там не будет; без него и праздник не в праздник. Он, кажется, у них главным распорядителем.
Елохов. Что вы на Виталия Петровича напраслину взводите? Никогда он у них распорядителем не бывал, а сегодня и подавно.
Барбарисов. Да что ж я, в самом деле? Ведь Ксения Васильевна только что приехала.
Снафидина. Ну, вот, что ж ты болтаешь-то?
Барбарисов. Не бросить же ему, на первых порах, жену для своих приятелей! С ними он каждый день видится, денек-то другой и подождут. Они от него никуда не уйдут, и пикник-то это не первый и не последний. Виталий Петрович свое возьмет; не удалось теперь, так после наведет. Давеча, как вы вошли с букетом, я думал: уже не оттуда ли это, не заграничный ли букет-то?
Елохов. Нет, это здешний.
Барбарисов. А мне уж представилось, что букет оттуда и что Виталий Петрович хочет и Ксению Васильевну вместе с собой на пикник везти.
Снафидина. Какие ты глупости говоришь! Возможно ли это дело?
Барбарисов. Отчего ж невозможно? Конечно, сегодня еще рано, а потом… будет постоянно проводить время в их обществе, так незаметно и сама в их жизнь втянется, и все их привычки усвоит. Вот посмотрите, они ее и канкан выучат танцовать.
Снафидина. Ну, уж ты, кажется, забываешься! Ты должен иметь к ней уважение!
Барбарисов. Чего не сделает любящая жена для своего мужа!
Снафидина. Нет, никогда я себе не прощу, никогда не прощу, что так неосмотрительно ее выдала.
Елохов. Уж теперь дело сделано, так не о чем толковать!
Снафидина. Ах, нет! Я сделала ошибку, я должна и поправлять.
Елохов. А вы не слушайте чужих слов, да сами вглядитесь хорошенько, так увидите, что и поправлять-то нечего.
Снафидина. Я выдала ее замуж не подумавши — моя обязанность и развести ее с мужем.
Елохов. Как развести? Что вы? Да она сама не захочет.
Снафидина. Мало ли чего она не захочет! Разве она в жизни что-нибудь понимает? Ей нужно растолковать, в какую ее пропасть тянут, да уличить мужа-то, да на деле ей показать.
Барбарисов. И все это можно, и все это очень легко.
Елохов. Помилуйте! Да так можно убить ее. Она женщина очень впечатлительная и слабого здоровья.
Снафидина. А хоть бы и убить! Что ж тут страшного? Я исполняю свой долг. Я убью ее тело, но спасу душу.
Елохов. Да образумьтесь вы, ради бога! Что вы говорите! Ведь это разбой!
Снафидина. А что ж такое «разбой»? Есть дела и хуже разбоя.
Елохов. Да, конечно…
Снафидина. Я дивлюсь на вас. Вы старый человек, а понимаете очень, очень мало. Разбой! Уж будто это такое слово, что хуже его и на свете нет? Напрасно. Знаете ли вы, что разбойник только убивает, а души не трогает; а развратный человек убивает душу. Так кто лучше?