Ксения. А какие же у нее странности?
Муругов. Она минуты не может быть без мужа и очень печалится, что муж не берет ее с собой в окружной суд на кафедру. Я бы, говорит, никому не мешала; я бы глядела ему в глаза и держала за руку.
Ксения. Она дура?
Муругов. Нет, примерная жена и пишет стихи очень хорошо.
Кочуев. Видишь, как он мило рассказывает.
Ксения. Да, мило, только как-то больно делается.
Муругов. Ах, извините! Я и не воображал, что своими шутками доставлю вам какую-нибудь неприятность.
Ксения. Нет, ничего… Но я семью чту, как святыню, а вы ее так низко ставите.
Муругов. На свое место, Ксения Васильевна. Представьте, что солдату нужно воевать, а жена его не пускает. И жена, конечно, по-своему права; но ведь право и начальство, которое говорит ему: «Коли ты солдат, так тебе следует воевать, а не на печке лежать». Честь имею кланяться! Спешу к отправлению моих общественных обязанностей. Семьи нет, холост. Коли женюсь, так, может быть, и я заговорю так же, как вы. Позвольте прислать вам фруктов или цветов. Что вам угодно?
Кочуев. Присылайте фруктов! Неона, так мы съедим.
Муругов уходит. Кочуев его провожает.
Елохов. Ну, как вам показался наш Ардалион Мартыныч?
Ксения. Он умный, только страшный. Он страшней, чем прежде был. Не говорите мужу!
Кочуев возвращается.
Явление шестов
Ксения, Елохов и Кочуев.
Кочуев. Ну, вот, не съел он тебя. Теперь ты его бояться не будешь?
Ксения. Нет, что его бояться!
Кочуев(берет руку Ксении). Говорит: «Что его бояться», а у самой руки поледенели. Ты больна, Ксения?
Ксения. Я не знаю… нет, не больна… Так, немного расстроена.
Кочуев. Как не больна? Ты на себя не похожа.
Ксения. Я очень его испугалась. Смешалась и как-то поглупела вдруг. Сама чувствую, что глупости говорю, а остановиться не могу. Хочу поправиться — и скажу что-нибудь еще глупее.
Кочуев. Конфуз! Одичала ты, живши в деревне-то. Послушай! Прими капель и ложись, отдохни! Я сейчас пришлю к тебе Хионию Прокофьевну.
Ксения. Не надо. Так пройдет. Со мной это бывает.
Кочуев. Нет, все-таки лучше. Поди успокойся, успокойся, моя милая. (Целует Ксению в голову.) Мы тебе мешать не станем. Мы пока с Макаром Давыдычем в шахматы поиграем.
Уходят Кочуев и Елохов.
Явление седьмое
Ксения одна, потом Хиония.
Ксения. Я убита, уничтожена! Он унес мою душу. Какое холодное, безжалостное презрение к женским чувствам, к женскому сердцу! И муж не заступился за меня. Значит, он разделяет мнение Муругова… Значит, он меня только словами утешает, обманывает. Нет, нам, кротким и не знающим жизни женщинам, жить нельзя на свете, и не надо… Кому верить? На кого положиться? Вот муж мой… Я знаю, что он меня любит, но положиться на него я не могу… Он не говорит мне правды; он говорит только то, что мне приятно, старается попасть в мой тон, утешает меня… утешает и обманывает. Он, как ребенка, нянчит меня на руках, говорит мне: «Агу, душенька», — пляшет передо мной, дарит куклы, конфеты, но умом своим, своим знанием жизни не делится со мной. Вместо того чтобы учить, руководить меня, он со мной соглашается; он боится оскорбить меня моим же невежеством; он боится, что я буду спорить против неоспоримых истин, и прячет их, скрывает от меня. И я уже ему верить не могу. Если он скрывает от меня свои убеждения, может скрывать и что-нибудь другое.