Он не желал ждать ни минуты. Эта мысль придала ей силы. Но с другой стороны, она, к своему огорчению, ощущала, что и в ней поднимаются те же призывные чувства.
Он стоял в дверях, смотря на нее не отрываясь, и медленно расстегивая застежку плаща. Уоррик был одет в нарядную коричневую тунику, украшенную снизу и у воротника золотым шитьем. Этот цвет очень подходил к его темно-золотистым волосам. Они были сейчас длиннее, чем тогда, в Киркбурге, и доставали ему до плеч. Он не хмурился. Он не хмурился, и красота его черт виделась ясно и приводила ее в смятение.
Ровене было трудно наблюдать его такого, когда он выглядел нормальным человеком, а не жестоким монстром, который ей известен слишком хорошо.
— Подойди сюда, Ровена.
Она немедля приблизилась к нему, но не решалась встретиться с ним взглядом. Его выразительные глаза действовали на нее так, ни она могла потерять контроль над собой.
— Так ты хочешь спать со мной?
— Да.
— Почему?
Боже милостивый, он что, не может поверить ей на слово? Почему? Она не думала, что ее желание может вызывать вопросы, и пинас не могла думать об этом, стоя так близко от него.
— Почему женщина может хотеть разделить постель с мужчиной?
— Потому что моя мягче твоей.
Она бросила на него быстрый взгляд. Недоносок. Он сомневается, и это значит, что ей придется убеждать его. Он не хочет играть главную роль в соблазнении.
— Это правда, — сказала она. — Но я не так уж много спала в вашей. Возможно, моя все же лучше, в конце концов.
Она в сердцах отвернулась, но он поймал ее за руку и прижал к своей груди. И затем его губы заставили ее почувствовать переполняющую, горячую, рвущуюся наружу страсть. Она обняла его, потому что ощущала, как у нее слабеют колени, обняла его, потому что не могла иначе. И он не прекращал своей атаки, заставляя ее всласть почувствовать то же, что и он, и, Боже милостивый, ему это удалось.
Она почти сползла на пол, когда он ее отпустил. Он не заметил итого. Он отошел от нее, его лицо горело от волнения. Он уселся на кровать и обхватил руками голову. Но когда он опять посмотрел на нее, она тяжело вздохнула. У него снова был жестокий взгляд, один из тех, которых она так боялась.
— Ты все еще будешь уверять, что хочешь меня?
Если она скажет «да», он заставит ее поплатиться; она знала, читала это в его взгляде. Но если она скажет «нет», то, похоже, он начнет уличать ее во лжи, и сейчас, еще чувствуя на губах вкус его губ, она не была уверена, что «нет» будет правдивым ответом. В любом случае она проигрывает — или выигрывает. Однако выиграть — поступиться своей гордостью, вот почему план Милдред — обоюдоострый меч. Она поняла теперь, что ей придется не слишком притворяться в той роли, которую она выбрала.