У каждого человека есть предел терпения. Закрыв руками лицо, Джил заплакала, горько, навзрыд, не таясь и не сдерживаясь. Все накопившиеся слезы, не выплаканные в дни болезни отца и во время похоронной церемонии, прорвали плотину ее гордости и вылились наружу, словно из бездонного колодца беспросветного горя, горячим, неукротимым потоком.
Как сквозь вату до слуха девушки донесся голос, зовущий ее по имени. Сначала едва слышно, потом громче, до тех пор, пока она не пришла в себя. Плечи ее вздрогнули в последний раз, и, сморгнув остатки слез, Джил открыла глаза. Горинг тревожно смотрел на нее. Одной рукой он держался за раковину, другую протягивал к ней.
— Джил, — заботливо спросил он, — с вами все в порядке?
— Лучше некуда, — проворчала она и, шмыгнув носом, отвернулась, пытаясь отыскать в кармане халата носовой платок.
Промокнув лицо и высморкав нос, Джил с удивлением обнаружила, что душевное равновесие ее восстановилось. Этот бурный всплеск эмоций освободил ее от месяцами копившейся боли. Однако девушке было стыдно за свою слабость. Она сейчас, наверное, выглядит ужасно. Ну и что? Какое ей дело до того, что думает о ней какой-то там Макс Горинг!
— Послушайте, Джил, — вдруг раздался у нее за спиной спокойный ласковый голос. — Знаю, что веду себя как свинья. Поверьте, я очень признателен вам за то, что вы для меня сделали. Но стоит мне только подумать о том, каким я стал беспомощным, в меня словно дьявол вселяется. У меня столько дел накопилось, во столько мест я должен успеть!
Девушка неохотно повернулась к говорившему, укоризненно глядя на него. Чего он от нее хочет? Надеется влезть в душу, расположить к себе, а потом сыграть с ней, ставшей воском в его руках, какую-нибудь злую шутку? Нельзя поддаваться на сладкие уговоры. Нельзя верить ему!
Наверное, она сошла с ума, если решила привести его в дом. Надо было оставить его в машине, как он того и заслуживает, пусть бы делал там, что хотел.
Прав Огастес. Наверное, следует проявлять больше осмотрительности. Может, он какой-нибудь гангстер. И все же, несмотря на то, что он был совершенно чужим, несмотря на его грубость, Джил почему-то не верила, что он может обидеть ее, и недоумевала, откуда пришла эта уверенность.
Она старалась посмотреть на Макса Горинга непредвзято. Сейчас, со встрепанными темными волосами, торчащими в разные стороны и беспорядочно падающими на лоб, небритый, босой, в полузастегнутых мятых брюках, с оголенной смуглой мускулистой грудью и повязкой на голове, на которой проступила кровь, он выглядел настоящим пиратом. Опасный тип, угрожающе опасный, но вовсе не в том смысле, который вкладывал в это понятие Огастес.