— Ничего и не четыре тысячи, — пробормотал, немного покраснев, Шельнис, — только полторы смогли доказать. А остальное — это уж судья для красного словца присовокупил…
— Шельма ты, Шельнис, — вынес «товарищеский» вердикт Ралдыгин. — И фамилия у тебя — как нельзя подходящая для твоего жизненного кредо.
— «Тихий, скромный, бесконфликтный, всегда приветливый, вежливый», — продолжал цитировать «материалы уголовного дела» Чулымов. — Такие обычно и становятся либо преступниками, либо предателями.
— Я протестую, товарищ капитан. — Шельнис покраснел до кончиков ушей. — Это голословное утверждение. Вежливость и приветливость — еще не достаточные условия для того, чтобы стать предателем.
«И даже не необходимое», — подумал Зорин.
— А это что за бурундук? — удивился Фикус.
Все повернули головы, проследив за его взглядом. Из кустов высовывалась моргающая раскосая физиономия. Глаз почти не было, одни щелочки. Голова бритая, уши — круглые, розовые — торчали, как локаторы.
— Так и хочется врезать промеж ушей, — не преминул заметить Фикус.
— Выходи, боец, как там тебя… рядовой Алтыгов? — пробурчал Чулымов. — Припозднился ты что-то. В лесу не умеешь ориентироваться, боец?
— Не умею, товарищ капитан, — по-русски, но с заметным выговором сообщил солдат, выбираясь на открытое пространство. — У нас в Оймяконе нет леса, только тундра… Голоса услышал, пришел.
Маленький, с кривоватыми ногами, без оружия, он выбрался на открытое пространство, стал беспомощно моргать. Физиономия как блин — сплющенная, почти без носа, только щеки выделялись покатыми холмиками.
— Фраер безответный, — компетентно заявил Фикус. — И за что этого оленевода в штрафники, гражданин начальник?
— За трусость, — объяснил Чулымов. — Все в атаку поднялись, а ему, видите ли, страшно стало.
— А чё, в натуре, страшно, — вступился за парня Фикус. — Очко-то не железное.
— Всем было страшно, — шмыгнув носом, сказал боец. — Там кричат: в атаку, в атаку, все взрывается…
— Но все пошли, — упрекнул Зорин.
— Я тоже пошел, — потупился якут, — вот только нога подвернулась… А те, которые сзади, меня подняли, давай пинать, убивать хотели…
— Заградотряд, — кивнул Игумнов. — Ну да, могли и убивать.
— Зовут-то тебя как, Алтыгов? — спросил Зорин.
Боец посмотрел на него как-то виновато, пробормотал:
— Киргиэлэй Тэрэнтэйэбис…
И снова все покатились.
— Кончайте ржать, бойцы, — поморщился Чулы-мов. — Насмеетесь — накликаете на нас беду.
— Можно Григорий Терентьевич, — скромно сказал Алтыгов.
Зорин утер рукавом слезы:
— Ладно, Григорий Терентьевич, вставай в строй, в смысле, садись и получи оружие. У нас этого дерьма сегодня достаточно. Вот только боеприпасы хорошо бы поэкономить. Какие будут приказания, товарищ капитан?