А может, действительно эти дни были самыми важными? Наверное, я очень благополучно жил — не надо было урабатываться, как здесь, принимать решения, могущие иметь столь роковые последствия. Надо было делать самое простое: не шалить, съедать все, что ставили на стол, учить уроки, не бегать в мороз без шапки, а в слякоть без калош. В армии — выполнять то, что приказывали: идти туда, куда посылали, останавливаться там, где велели, спать, когда поступала соответствующая команда. За всю жизнь я, наверное, не принял ни одного самостоятельного решения, за которое мог бы себя уважать. Вернее, мне казалось, что я ого-го отчебучил! Но это было лишь затянувшееся детство и свойственные ему глупые выходки. Все истинно важные для формирования сознания и индивидуальности поступки я совершил здесь, на Аральском море. Тут мыслил и действовал самостоятельно, целиком отвечая за каждую прожитую минуту. Подстраховывать было некому. В случае неудачи, рисковал не тем, что меня отечески пожурят или отчитают по первое число, а тем — в этом смог убедиться воочию, — что погибну.
Пора вставать. Поднимать свои невозможно тяжелые семьдесят килограммов. Хотя нет, наверное, уже только пятьдесят. Разом вскочить не смогу, не в состоянии. Подниматься стану поэтапно. Напрягу мышцы шеи, приподниму голову, перекачусь на бок, подтяну к животу колени… Продумываю в деталях, как совершить простейший физиологический процесс — вставание! Дикость! Разве это мыслимо дома? Захотел встать — взял и встал! Каждая клетка протестует против движения. Энергия пищевых калорий давно сгорела в топках организма. Не на чем двигаться дальше: горючки нет. Использованы последние резервы подкожного жирового запаса. Вижу мертвенно застывшее лицо Сергея — на нем читается только усталость, ничего больше, мелко вздрагивающую от дыхания спину Татьяны. Она тоже на пределе.
Все! Необходимо подняться, иначе перекур затянется на часы. Рывком сажусь на плоту. Вернее, думаю, что рывком. На самом деле медленно, морщась от зашевелившейся в суставах боли, выпрямляю корпус. В глаза наплывает черная пелена. На секунду зажмуриваюсь, борясь с головокружением.
— Пора? — как-то даже испуганно спрашивает Войцева.
Молча киваю, чувствуя себя немного виновным в том, что ей сейчас придется преодолевать бессилие своего тела.
Встали по местам. Сдернули плот с дна. И снова пошли, складывая боль в мили и часы.
— Проход? — растерянно спросил Сергей, не веря своим глазам. Он шел у правого борта, с его стороны обзор был наилучшим. — Погоди, погоди, — забормотал он, заставляя себя успокоиться. Нервно перебирая пальцами, протер задранной рубахой линзы очков. Вскочил на плот, вытянул руку вперед. — Вон, справа, проход?