Он, бесспорно, хуже шторма. Он никуда не приближает и ничего не изменяет. В шторм можно или погибнуть, или спастись. И то и другое — какое-то событие. Штиль однообразен и бессмыслен, как очередной день заключенного. Во время него не живешь — ожидаешь жизни. Вот подует ветер — поплывет судно…
Существование моряка в открытом море оправдывает только движение. Неподвижность равна движению назад. В штиль можно выспаться до одури, переделать все то, что не успел или не хотел сделать раньше. Можно поиграть в карты, позубоскалить в узкой компании. Но время все равно остается. Его излишки не поддаются никакому истреблению. Представьте: вы ехали на юг, распланировав по дням весь отпуск. Но где-то на станции, название которой вы раньше слыхом не слыхивали, состав загнали в тупик и, ничего не объясняя, держат час, сутки, двое. Каково будет ваше самочувствие? Так вот, в море все обстоит на порядок хуже.
Я вижу берег, от которого уже мы отошли двенадцать часов назад. Он не настолько близок, чтобы добраться до него вплавь или на веслах, но не настолько далек, чтобы не хотелось попробовать это сделать. Лучше бы сейчас бродить по берегу, ища на свою голову приключений, чем валяться здесь, в ограниченном пространстве плота, как зверь в тесной клетке.
— Надоело! — не выдержала первой Татьяна.
Она нацепила на ноги ласты и плюхнулась в воду. Мы с Сергеем сопроводили ее падение скучными взглядами.
Войцева заплыла с кормы, уперлась руками в трубы и яростно забултыхала ногами в воде. Никак, она собралась толкать нас до южного побережья? Четверть часа Татьяна добросовестно взбаламучивала воду не хуже пушкинского Балды, вызывающего чертей, наверное, ей казалось, успех предприятия грандиозен — столько шума и брызг. Но сверху было ясно видно — затея бессмысленна. Когда счет идет на десятки километров, метры не спасают.
— Ну как? — с надеждой на восторженные отзывы поинтересовалась Татьяна результатами своей работы.
— Дневной переход чахоточной амебы, — оценил Сергей.
Татьяна не поверила, бросила в воду кусок пенопласта и снова заработала ногами. По результативности это было то же самое, что толкать руками железнодорожный состав. Но как большинство людей, Войцева предпочитала убедиться в своей ошибке путем душевных разочарований. Вначале сделать, а потом понять, что этого делать не следовало.
Потом мы час обсуждали Танину глупость — тоже развлечение. Потом час лежали молча, изображая не столько для окружающих, сколько для себя, сон. Салифанов увидел мальков.
— Мальки, — сказал он и плюнул туда, где в воде метались бойкие, похожие на сапожные гвозди, рыбки.