Я накрутил, наверно, номеров двадцать, пока не набрал правильно. Фу, до чего я был пьян!
– Алло! – крикнул я, когда кто-то подошел к этому треклятому телефону. Даже не крикнул, а заорал, до того я был пьян.
– Кто говорит? – спрашивает ледяной женский голос.
– Это я. Холден Колфилд. Пожалуйста, позовите Салли…
– Салли уже спит. Говорит ее бабушка. Почему вы звоните так поздно, Холден? Вы знаете, который час?
– Знаю! Мне надо поговорить с Салли. Очень важно. Дайте ее сюда!
– Салли спит, молодой человек. Позвоните завтра. Спокойной ночи!
– Разбудите ее! Эй, разбудите ее! Слышите?
И вдруг заговорил другой голос:
– Холден, это я.
Оказывается, Салли.
– Это еще что за выдумки?
– Салли? Это ты?
– Да-да! Не ори, пожалуйста! Ты пьян?
– Ага! Слушай! Слушай, эй! Я приду в сочельник, ладно? Уберу с тобой эту чертову елку. Идет? Эй, Салли, идет?
– Да. Ты ужасно пьян. Иди спать. Где ты? С кем ты?
– Салли? Я приду убирать елку, ладно? Слышишь? Ладно? А?
– Да-да. А теперь иди спать. Где ты? Кто с тобой?
– Никого. Я, моя персона и я сам. – Ох, до чего я был пьян! Стою и держусь за живот. – Меня подстрелили! Банда Рокки меня прикончила. Слышишь, Салли? Салли, ты меня слышишь?
– Я ничего не понимаю. Иди спать. Мне тоже надо спать. Позвони завтра.
– Слушай, Салли! Хочешь, я приду убирать елку? Хочешь? А?
– Да-да! Спокойной ночи!
И повесила трубку.
– Спокойной ночи. Спокойной ночи, Салли, миленькая! Солнышко мое, девочка моя милая! – говорю. Представляете себе, до чего я был пьян?
Потом и я повесил трубку. И подумал, что она, наверно, только что вернулась из гостей. Вдруг вообразил, что она где-то веселится с этими Лантами и с этим пшютом из Эндовера. Будто все они плавают в огромном чайнике и разговаривают такими нарочно изысканными голосами, кокетничают напоказ, выламываются. Я уже проклинал себя, что звонил ей. Но когда я напьюсь, я как ненормальный.
Простоял я в этой треклятой будке довольно долго. Вцепился в телефон, чтобы не потерять сознание. Чувствовал я себя, по правде сказать, довольно мерзко. Наконец я все-таки выбрался из будки, пошел в мужскую уборную, шатаясь, как идиот, там налил в умывальник холодной воды и опустил голову до самых ушей. А потом и вытирать не стал. Пускай, думаю, с нее каплет к чертям собачьим. Потом подошел к радиатору у окна и сел на него. Он был такой теплый, уютный. Приятно было сидеть, потому что я дрожал, как щенок. Смешная штука, но стоит мне напиться, как меня трясет лихорадка.
Делать было нечего, я сидел на радиаторе и считал белые плитки на полу. Я страшно промок. Вода с головы лилась за шиворот, весь галстук промок, весь воротник, но мне было наплевать. Тут вошел этот малый, который аккомпанировал Валенсии, этот женоподобный фертик с завитыми волосами, стал приглаживать свои златые кудри. Мы с ним разговорились, пока он причесывался, хотя он был со мной не особенно приветлив.