– Но Карла с ним не согласилась?
– Нет, она не купилась на это. Смерть Ахмеда переполнила её чашу терпения. Она когда-нибудь говорила, что любит тебя?
Я колебался, отчасти из-за нежелания лишиться того небольшого преимущества, которое имел бы перед ним, если бы он поверил, что она произносила эти слова, отчасти из уважения к Карле – в конце концов это касалось только её. И я ответил на вопрос: мне надо было знать, почему он задан.
– Нет.
– Очень плохо, – сказал он без всякого выражения. – Я думал, может быть, хоть ты сумеешь…
– Что?
– Сумеешь помочь ей выбраться из этого состояния. С этой женщиной случилось что-то ужасное, много всяких несчастий. А Кадер ещё более усугубил ситуацию.
– Каким образом?
– Взял работать на себя. Спас её, когда встретил, и защищал от того, чего она боялась там, в Штатах. Но потом она повстречала того человека, политика, и он всерьёз увлёкся ею. Кадеру был нужен этот парень, и он заставил Карлу на него работать. Думаю, это продолжается и сейчас.
– Что это за работа?
– Ты ведь знаешь, как она красива: зелёные глаза, белая-белая кожа …
– Да, пропади всё пропадом, – вздохнул я, вспоминая лекцию, прочитанную мне когда-то Кадером, – о доле преступления в грехе и греха в преступлении.
– Не знаю, о чём думал Кадер, – заключил сказанное Халед, задумчиво покачав головой. – Такая роль ей… мягко говоря, совсем не подходила. Он, наверно, не понимал как это… разрушает её. У неё словно всё нутро вымерзло: как будто собственный отец… заставляет её заниматься этим дерьмом. Думаю, она так и не простила за это Кадера, но всё равно была невероятно предана ему. Никогда не мог этого понять. Но всё-таки мы с ней ладили: я видел, что происходит, и жалел её. С течением времени одни обстоятельства влекли за собой другие, но я так и не сумел заглянуть ей в душу. И тебе это не удалось. Думаю, она никого туда не пустит. Никогда.
– Никогда – это длительный срок.
– Ладно, ты всё понимаешь. Просто я пытаюсь предупредить тебя. Не хочу, брат, чтобы тебе и дальше было больно. Мы и так много чего пережили. И чтобы ей было больно тоже не хочу.
Он снова замолчал. Мы смотрели на скалы и мёрзлую землю, избегая глядеть друг другу в глаза. Несколько минут мы ещё сидели, дрожа от холода, потом Халед глубоко вздохнул и встал, хлопая себя по рукам и ногам, чтобы согреться. Я тоже встал, закоченев, топая онемевшими ногами. Мы уже готовы были разойтись, но Халед вдруг импульсивно рванулся ко мне, словно продираясь сквозь сплетение лоз, и с какой-то неистовой силой стиснул в своих объятиях. Голова его на мгновение по-детски нежно прильнула к моей.