Четвертую лисицу я заметил прямо на пашне. Свернувшись клубком, она лежала посредине рисового чека и из-за вывернутого кома земли торчали только темные кончики ее ушей. Как ни бесшумно ступали мои мокасины—лиса услышала меня метров за двести и, не раздумывая, пустилась наутек. Мне представился случай увидеть следы перепуганного зверя. Вообще, я уже обратил внимание, что следы лис далеки от преславутой «ровной строчки», о которой так часто можно прочесть в книгах. По полям бродили и сытые, и голодные лисы, идущие на охоту и ищущие местечко поспать; и все они наследили на снегу по-разному.
Уже возвращаясь обратно, я выгнал из заросшего вала еще двух лисиц. Причем одна, заспавшись, выскочила метрах в сорока. Ирония судьбы! Будь у меня в тот день ружье—я бы не увидел ни одной лисицы. А тут, как обычно, вступил в силу «закон подлости». Мне только и оставалось — вскинуть воображаемое ружье и закричать ей вслед: «Пих! Пах!»
И все же в душе я был доволен: встретить шесть лис за два с половиной часа—да это же за пределом всех мечтаний. Хотя Брагин и говорил, что лис очень много, но это «много» не шло в моем воображении так далеко. Очевидно, нам предстояла действительно интересная охота, и я уже не жалел, что мы не поехали с Димкой в тайгу. В таком приятном расположении духа я и подошел, наконец, к скотомогильнику. Он представлял собой большую яму, на дне которой расположилось полдесятка бродячих псов. Никаких трупов павших животных я там не увидел, хотя земля на дне ямы и была усеяна их костями.
«Какие тут могут быть лисы»,— подумал я, рассматривая лохматую свору, которая, в свою очередь, уставилась на меня.
Кому не приходилось видеть бездомных собак в городе? Эти жалкие, голодные существа—укор человеческому бессердечию. В большинстве своем брошенные хозяевами, они поддерживают безрадостную жизнь на помойках. Иногда совестно смотреть в глаза этим бедолагам—столько в них боли и тоски. Как правило, жизнь городских бродяг коротка — все они заканчивают ее в будках собачников. Иное дело — бездомные собаки поселков и деревень. Очень часто в их жилах течет охотничья кровь, они больше приспособлены для жизни среди дикой природы и, став на бродяжью тропу, становятся совсем не похожими на своих городских родственников. Они тоже отираются возле человеческого жилья, не брезгуют помойками, но могут уйти и в тайгу, и там, при случае, возьмут в оборот даже молодого медведя, не говоря об остальном зверье. Они не стали дикими, но и отошли от человека, обретя независимость. Потому и нет в их взгляде подобострастного унижения, он чаще светится собственным достоинством, хотя человека все собаки по-прежнему считают богом. В стаю бродяги собираются в трех случаях: на свою собачью свадьбу, драку и при подготовке очередного набега. Судя по деловой обстановке, царившей в компании, на этот раз они замышляли последнее. Удовлетворив взаимное любопытство, мы потеряли интерес друг к другу, и я зашагал к деревне. Не знаю, что заставило меня оглянуться, но только когда я это сделал, я увидел, что один из псов выбрался из ямы и, принюхиваясь к моим следам, несколько раз фыркнул. На эти звуки сразу же выскочили его друзья. Они забегали возле ямы, обнюхивая землю, пока рыжий пес не потянул по направлению ко мне. Он бежал, опустив голову к земле, и я не понимал, что его там заинтересовало. В трех шагах от меня бродяга остановился, посмотрел мне в глаза и на мгновение смутился. Потом он перевел взгляд на мои ноги, нос его сморщился пасть оскалилась и пес глухо зарычал.